К ударам изменчивой, как погода, судьбы надо относиться толерантно, блядь. То есть снисходительно. Такая была главная идея моей речи, в которой я каялся во всех грехах — родился не в той стране, вскарабкался не на ту крышу, заснял на фотопленку не те зады, не угадал под пули; словом, случилось то, что случилось: депутата не воскресить, но из всего происшедшего надо извлечь урок. И продолжить выгодное дельце.
Мои друзья взвыли, требуя, чтобы меня лишили слово, как неоправдавшего доверие коллектива.
В вину было поставлено все: родился не графом и не в ХVII веке, характер не нордический, а холерический, рискую чужими жизнями и к тому же краснобай, каких поискать — толерантно, блядь, говоришь. Ну и так далее.
Надо сказать, что разбор послеполуденных полетов над Садовым проходил вечером. Когда все участники с нашей стороны успокоились и могли позитивно мыслить. В отличии от депутата со товарищами, которых все проблемы этой жизни мало волновали по причинам известным: фаршировка цинковым гарниром ещё никому не укрепляла здоровье. О чем я и сказал впечатлительным друзьям, столкнувшимся с первыми трудностями на пути нашего незначительного (в масштабах всей республики) вымогательства.
На такие верные слова все, точно с цепи сорвались, заявив, что со мной могут иметь дело лишь толстокожие и косматые Йехуа. Таким образом, нервный коллектив выказал мне полное недоверие и устроил обструкцию. Даже Александра подпала под общий психоз, заявив, что больше со мной не ездок, мол, опасно для приема железосодержащих фруктов. И я остался один, если не считать кота, которой обожрался мороженой трески и ему все было до большой пи()ды. Лежа на тахте, я размышлял о причинах художественной пальбы на главной столичной магистрали. Разгадав эти причины, можно было продолжить наши дальнейшие плутовские похождения. А оснований для устранения господина Жохова могло быть сколько хочешь. Недобросовестное выполнение своих депутатских обязанностей — нажал, например, не ту кнопку при поименном голосовании или не выполнил наказ избирателей по проблемам Севера. Опять же коммерческие делишки: от лоббирования отечественного автомобилестроения до продажи фальшивой водки. Дружба с братвой, перешедшей во вражду? Специфичная сексуальная ориентация? Месть супруги из города Ёпска? Угадать невозможно без оперативно-следственных действий. А какой может быть сыск, когда сыскари Сосо и Мойша удалились в неизвестном направлении, бросив меня на произвол судьбы. Небось, решили перейти на положение добропорядочных и законопослушных граждан?
Ну-ну, каждому свое, а мне отступать некуда — не люблю я, когда мне со снисхождением щерятся, мол, говнюк ты, Ванечка, и жизнь твоя вся фекальная.
Что ответить на это? Отвечаю: ни хрена, господа, жизнь моя факельная. Будет. И такая огнеметная, что вы ещё пожалеете, что сука-судьба столкнула нас на узкой дорожке в бетонированном туннеле. На этой положительной мысли я прикорнул, как горняк после трудовой вахты, и спал без сновидений и с чистой совестью.
Когда сумерки забродили по комнате и призрак прабабки Ефросиньи готовился к парадному выходу из-за кактуса, чтобы пробухтеть очередную малоприятную нотацию о правильной жизни, дверь со скрипом открылась…
— Привет, сонька, — входила Саша. — Как настроение?
— Лучше, чем у депутата, — шумно вздохнул. — Хотя неизвестно, кому больше повезло.
— Ты о чем, дурачок?
Зевая, я начал было развивать мысль, что наше тленное существование настолько утомительно, что иногда появляется сумасбродная мысль преждевременно его закончить, чтобы не маяться, как хризантема в проруби вечности. Девушка не обратила на мою пафосную бредятину никакого внимания, а, обнаружив чайник под тахтой, вновь удалилась, предупреждая, чтобы я мыслил конструктивно, поскольку вот-вот явятся наши юные следопыты. И, кажется, с хорошими новостями.
— Какие новости в десять вечера?
— Спокойно, граф. Бить канделябрами вас не будут.
Лучше бы били, решил я, когда мои неутомимые друзья-пинкертоны прибыли с новостями. Их было две — одна хорошая, а вторая требовала индивидуального подхода. Первая касалась «Победы» — новое лобовое стекло и новые колеса обошлись в копеечку и теперь я снова могу повторить молодогвардейский подвиг на городских улицах.
— А вторая какая? — рвался в новый бой.
— Вот она, Ванечка, — и Сосо кинул на тахту снимки, на которых навечно отразилась послеполуденная транспортная, мать её так, магистраль, запруженная автомобилями.
— Ай-да, Сашенька, папарацци, — удивился я. — Молодец, вижу руку мастера.
— А то, — цокнула девушка. — А больше ничего не видишь, милый мой?
— А что я должен видеть?
— Ванюха у нас только спец по мягким местам, — хихикнул Мойша Могилевский.
— Порно, — загоготал Сосо, — граф!
— Ой, я тащусь от него, — захлопала в ладоши Софочка.
Я таращился на снимки, как известное животное на новые ворота, и не понимал: в чем, собственно, дело и отчего такой восторг? Мне посоветовали открыть пошире гляделки, что я и сделал, ну и что? Тьфу ты, господи, первым не выдержал князь, вах-трах, и разложил паянс из фотографий.
— Да, — задумчиво проговорил я. — Какое напряженное движение в столице нашей родины.
— И это все?! — вскричали присутствующие.
— Нет, не все, — ответил с достоинством. — Вот этот сучий «мерсяк» меня подрезал. Помнишь, Александра?
— Мне бы и не помнить, — закатила глаза к потолку. — Орал, как недорезанный. Ты. И обзывался нехорошими словами.
— Вот этого не помню, — начал препираться. — Я за рулем, как ангел в облаках.
Все схватились за головы и заявили, что со мной невозможно иметь никакого дела, лучше давайте пить чай с кубинским ромом, есть мороженое и читать вслух Монтеня. И пока мои нетерпеливые друзья хлопотали над столом, я более внимательно рассмотрел предложенные снимки.
Помню, Александра отщелкивала дорожную картинку с малым интервалом, и на всех снимках постоянно присутствуют три автомобиля: депутатский джип, хренов «Мерседес» и хренова «Ауди».
Первая машина, как жертва, отметается, под подозрением остаются две прочие. И что из этого следует? Если депутата «вели», то нам остается выяснить, что за хозяева жизни, понимаешь, скрывается под номерами колымаг и… все слишком просто.
О чем я и заявил товарищам, которые давились кубинским ромом с мороженым и рассказывал анекдоты о Монтене.
— Наконец-то начал мыслить конструктивно, — заметил господин Могилевский, и все мои разумные доводы были разбиты, как шведы под хлеборобной Полтавой.
По мнению моих друзей, коль мы оказались свидетелями такой впечатлительной кровавой разборки и, если хотим из всего этого добиться положительного результата, то нужно плюнуть на принципы юности и провести крупномасштабные действия.
Я ответил, что все мои принципы находятся в коробке из-под ксерокса под плотным зеленым ковриком в миллион долларов, и поэтому нет необходимости проводить со мной агитационную работу. Я выражаю лишь сомнение, что путь к вышеупомянутой коробке подозрительно прост. С этими херовыми автомобильчиками.
— Это один из возможных путей, — не возражали мне, — и его надо проверить.
— Как хотите, — согласился. — Но я пойду своим путем.
— Куда? — не поняли меня.
— К острову.
Мои друзья потребовали, чтобы я прекратил говорить загадками. Пришлось признаться о своей мечте прикупить островок с кипарисами и рассказать в общих чертах о своих будущих действиях, которые были связаны с поисками «партнера» депутата по гимнастическими занятиям.
— Сначала отдай долги, — напомнил князь. — Знаю вашего брата: кипарисы-барбарисы в голове, а сами-то без штанов.
— Он в штанах, — с достоинством заметила Александра. — И я уважаю Ванечку за мечту. — И
