— Вы так считаете?
— Я в этом уверен, Ирвинг Моисеевич.
Адвокат мал росточком и с носом, похожим на Горбатый мосток, что у дома Правительства. Человечек подвижен и держит у пуза кожаный саквояж. Я улыбаюсь: приятно иметь дело с ярким представителем своего лукавого народца и интеллигентной профессии.
Мы размещаемся в джипе по той причине, что он оснащен средствами против прослушивания конфиденциальных разговоров, об этом я доверительно сообщаю господину Лазаревичу.
— Что вы говорите? — всплескивает ручками.
— А какие у вас проблемы? — спрашиваю и предупреждаю, что мне необходима вся информация, и правдивая, как на исповеди у святого отца.
— Видите ли, дело весьма деликатное, я бы сказал, щекотливое, адвокатишко принимается копаться в саквояже. — Я бы сказал, дело государственной важности…
— Мне это неинтересно, Ирвинг Моисеевич. Попрошу факты и ничего, кроме фактов.
— Видите ли, — и вытащил из саквояжа очки, которые напялил на горбатенький свой шнобелек, — видите ли…
— Пока ничего не вижу, — рассмеялся от такой беспомощности. Последний раз прошу изложить суть проблемы.
Очевидно, я требовал слишком многого. Мой собеседник сморщился, точно щелкнул зубами ампулу с цианистым калием, потом извлек из макинтоша огромный грязноватый платок и принялся вытирать запотевшие стекла очков и плешь, при этом стыдливо покашливая и подпрыгивая на месте, будто сидел на каленных гвоздях. Я понял, что случай нелегкий и мне самому необходимо расслабиться и получать удовольствие. Что я и сделал, открыв пакет сока, залил его содержимое в пылающий от тихого гнева организм.
Собственно, ничего страшного не происходит, Алекс. Прояви сочувствие к гражданину адвокату. Быть может, его высокопоставленный клиент развязал новую войну на окраине распавшейся империи и теперь они не знают, что делать: то ли просить покаянного прощения, то ли обрабатывать непокоренный кус земли термоядерными зарядами.
— Не желаете, Ирвинг Моисеевич, — протянул пакет сока. — Очень полезно.
— Нет-нет, спасибо.
— Кстати, почему вас зовут Ирвинг? — решил снять напряжение глупым вопросом.
— Ааа, это родитель родной, царство ему небесное, — беспомощно засмущался. — Трудился в американском, так сказать, торгпредстве.
— А вы, значит, пошли по другой стези? — хотел отвлечь нервного собеседника от проблем. — И сколько на круг получается?
— Как?
Я сделал выразительный жест пальцами: many-many. Меня поняли — все зависит от договора с клиентом. А так — известный адвокат получает около трехсот баксов в час.
— Значит, нам не нужно торопиться? — пошутил я.
— Нет-нет, что вы, напротив, — снова занервничал господин Лазаревич. Дело безотлагательное. Промедление смерти подобно.
Я развел руками, пока мы стоим на месте во всех смыслах и напел:
— Мальчик хочет в Тамбов, чики-чики-так. Или не так?
— Да-да, я вас понимаю, — и выудил из саквояжа тоненькую папочку. Вот собрали, так сказать, необходимые материалы на разыскиваемого. Ну того, кого вам надо…
— Я понял, — и протянул руку к папке. — Разрешите полюбопытствовать.
Ничего интересного не обнаружил: цветная фотография молоденького педераста с крашеными баками и несколько страничек, где излагалась биография клиента и прилагались адреса возможного его пребывания.
— Не густо, — вынужден был признать и попросил изложить существо дела.
Внимательно выслушав сбивчивое повествование адвоката, я задал несколько уточняющих вопросов, после чего заявил, что мне необходимо встретиться непосредственно с заказчиком.
— Нет-нет, — запаниковал господин Лазаревич. — Это исключено.
— Почему?
— Потому, что мой клиент, так сказать, доверил лично мне вести все переговоры.
— В противном случае ищите сами, — и махнул рукой на дождливый город. — Найти иголку в стогу сена на основе вашей, простите, Ирвинг Моисеевич, ахинеи?
— Я… я все вам рассказал, — вскричал адвокат.
— Все-все, да с чужих слов, — прервал. — Ситуация пикантная, но вполне разрешимая, если относится к ней серьезно. Решайтесь, господин Лазаревич, посоветовал. — Или вы со мной и получаете не только результат, но и свой гонорар, или…
Я умею убеждать людей: проклиная все на свете, защитник интересов высокопоставленного шалуна, взялся за сотовый телефончик. Разговор с невидимым клиентом напоминал беседу доктора с душевнобольным пациентом, не понимающего, что клистир с хлоркой ему прописан в его же жизненных интересах.
— Михаил Яковлевич, дорогой мой человек, — мучился адвокат. — Я прошу, ради всего святого. Мы имеем дело с очень порядочным специалистом в своей области. — Я млел от таких слов. — Нет-нет, все предельно доверительно, ни одна живая душа-с… — И наконец, закончив треп, с облегчением сообщил, что нас ждут на государственной даче № 6, скрытой в подмосковных сосновых лесах.
Разумеется. Как я и предполагал, ситуация для одного из провинциальных выдвиженцев, кинутых во власть, настолько худая, что он готов душу заложить дьяволу в карминном кушаке.
Из путаного изложения адвоката я понял следующее: Михаил Яковлевич Фиалко питал самые нежные чувства не только к родине, но и к однополым её гражданам. Проще говоря, относился к тем, кто имел нетрадиционную сексуальную ориентацию. Ну а, если выражаться без всяких адвокатских обиняков: был высокопоставленным гомосексуалистом.
— У каждого свои недостатки и свои достоинства, — заметил я на это. Педерастия широко шагает по стране, это теперь известно и младенцам. Почему бы ей не перешагнуть и за кремлевскую стену?
Этот откровенный вопрос вызвал боли в желудке господина Лазаревича не привыкла картавящая плешь к правде жизни и таким же словам и посему страдала:
— Молодой человек, будьте так добры, выбирайте выражения, пожалуйста.
Я засмеялся: это ещё выражаюсь на языке изысканного Монтеня. И только потому, что к этой проблеме отношусь с брезгливым равнодушием. Хотя многие из моих товарищей по оружию смотрят на эту проблему весьма радикально.
Например, полковник Старков однажды признался за бутылкой родной, что будь его воля, он бы очистил столицу в трое суток. Каким образом? Очень просто: надо отловить у фонтана Большого театра десяток педерастов и при всем честном народе вздернуть их на осветительных столбах у мэрии. Если эти меры не возымеют действия: повторить — посадить полусотню «голубых» на колья в строительном котловане на Манежной. С показом шоу-представления на ТВ. Ну, если и это не поможет…
Тут я, помнится, прервал коллегу по общему делу и предложил выпить за прекрасных дам. Они находились рядом и требовали внимания к своим вкусным аппетитным формам. Мы хлопнули водочки и проблема сама собой ушла прочь.
И вот она вернулась. Я чувствую себя проктологом, которому предстоит сложнейшая операция. Предмет оперативного вмешательства вызывает брезгливость, да высокий долг Гиппократа и миллион вечнозеленых… М-да.
Мокрая окраина столицы была грязно-помоечна, пуста и темна, будто все граждане влезли на столбы и вывинтили каждый по лампочке. Джип катил по обморочным улицам, заминированным ненавистью и люмпен-пролетарским желанием все разделить по справедливости. На заднем сидении расположился господин адвокат и его саквояж. Кадиллак с водителем были отправлены на заслуженный отдых. Зачем нам лишние свидетели?
Показывая короткую дорогу, Ирвинг Моисеевич успел признаться, что любит исключительно женский
