Чтобы сбить назидательный пафос, я представил, что на солнечную полянку у кладбища сшибаются заяц, лиса и медведь. И в образе мишки косолапого — я. С крупнокалиберным пулеметом на изготовке.
Наконец две механизированные колонны прекратили движение. И наступила вековая тишина, будто из могил восстали мертвецы и напугали живых своим непритязательным костлявым видком.
Потом нервно и неприятно хлопнули дверцы машин и на нейтральную полосу вышли двое — господин Соловьев в кашемировом пальто и его оппонент некто Родимчиков в камуфляже, возглавляющий «марсианский» десант.
По утверждению моего приятеля, переговорный процесс между истлевшими крестами проходил очень сложно. Единственным условием для сотрудничества враг выдвинул следующее непременное требование: Чеченец, живой или мертвый.
— А вы подорвали нашего человека, — резонно заметил на это Соловьев.
— Но не Чеченца, — отвечали ему.
— Значит, не судьба, друзья мои, — разводил руками руководитель ТОО «Лакомка». — Предлагаю старое забыть и начинаем дружить.
— Сдайте Чеченца и дружить будем до гроба.
— До гроба не надо. Будем сотрудничать, под контроль возьмем весь городок, «слободских» на парашу, а после — на Москву!.. Перспективы…
— Чеченца и будут перспективы…
— На Москву!
— Чеченца!
И так далее. Проще говоря, злополучный мой образ оказался между двумя огнями. И крестами.
Не знаю, может, Соловушка и преувеличил роль личности в истории человечества, однако то, что переговоры зашли в тупик, это было несомненно.
Когда Чеченец увидел через паутину прицела, что его приятель, взопревший от утомительной беседы, расстегивает свое длиннополое пальто, тем самым подавая сигнал к решительным действиям, он гаркнул:
— Выезд, еб… ный род!
Чадя угарным дымом и пугая мирные кладбищенские окрестности, КрАЗ задним ходом выполз из-под березок, как неизвестный доселе народам мира весомый аргумент в мирных переговорах. Крупнокалиберный пулемет, впаянный в короб грузовика, призывал упорствующую сторону к более конструктивному диалогу.
На столь откровенный демарш силы командир Родимчиков ответил вполне сдержанно и достойно:
— Ну вы, блядь, мужики, даете. А «Града» нет?
— В соседнем лесочке, — мило отшутился господин Соловьев.
После этого беседа перешла в конструктивное решение всех производственных вопросов. Договор о сотрудничестве был заключен крепким рукопожатием. Отныне все боевые действия между братвами прекращаются. Начинается новый этап в завоевании жизненного пространства. Проблема с Чеченцем ушла в сторону и больше не поднималась.
— Так что с тебя, крестничек, причитается, — сказал после Соловей. Сила, друг мой, солому ломит.
— Уверен, что ломит?
— А мы проверим, — смеялся. — Если тебя, Леха, не отправят туда наверх, значит…
— Лучше я буду отправлять «марсиан».
— А вот этого не надо, — возмущался. — Все, космическая война закончилась.
— Осталась железнодорожная, — напомнил.
— М-да, — помрачнел лицом мой собеседник. — Черт знает что! Ни минуты покоя. Когда жить, товарищи?
— После смерти, — ответил я.
Раньше любил первый снег, он создавал иллюзию чистоты нашей жизни и был предвестником будущего Нового года. С Новым годом, с новым счастьем, дорогие россияне!
Ныне снег напоминает мертвый мерзлый Город, на руинах которого подыхал Алеха Иванов, впихивающий в распоротое брюхо пульсирующие сгустки кишок, веру в будущее, любовь к предавшей родине, непереносимую боль и колкие снежинки, так похожие на кремлевские звезды.
Боль и любовь можно перетерпеть, а что делать с памятью, выжигающей душу. Время, как серная кислота, плохо лечит, и я многое помню: от бродячих, разжиревших псов войны, лакающих кровь из бесчисленных луж до цинковых гробов, покрывающихся снежным саваном.
За окном метет новым снегом, от непогоды ноют швы, и я позволяю себе никуда не торопиться. На всех фронтах временное затишье — нами засланы агенты в лагерь «слободских», и нужно время для их разрушительной деятельности.
За деньги купить можно все, так считает господин Соловьев, выступивший с инициативой тихого и спокойного захвата стратегических позиций противника.
Как известно, «слободские» занимались поставками наркотической дряни по всем областным дорогам и весям. Сеть была капитально законспирирована, не имея вертикальных связей. Ниточки рвались на курьерах.
Однажды Султанчик, казачок засланный в стан врага, проговорился, что в Ветрово прибывают «мешочники» с маковой соломкой. И «слободские» будут ждать товар у танцплощадки, что у кладбища, напомню, старых паровозов.
От скуки я проявил неуемную инициативу, и моя боевая группа перехватила двух курьеров. Они оказались случайными людишками, позарившимся на легкий хлеб. Даже угроза смерти на рельсах не могла развязать им языки эти отбросы не знали ничего, кроме одно: товар они получали близ Киевского вокзала.
— У кого? — интересовался я.
— Не знаем мы, — харкали кровью. — Там какой-то Юзик… Такой худой, одни кости…
— А кроме костей, что еще?
— Не знаем мы…
Забросив избитых до полусмерти «мешочников» в проходящую на Владивосток электричку, мы переместились на танцплощадку. Там случилась кровавая и скорая расправа с зазевавшимся неприятелем, который был забит битами на железнодорожное кладбище.
Наши спортивные достижения почему-то вызвали гнев у господина Соловьева. Почему? Во-первых, «мешочники» выполняют роль смертников и на всем пути следования до места назначения находятся под контролем. Во-вторых: неподготовленный и бессмысленный скок ни к чему хорошему не приведет. Если «слободские» решат, что наезжает новая братва, желающая порушить их коммерцию, жди ответного удара. Они — люди основательные и не любят грошовой самодеятельности.
— А почему не взять за шкирман Шмарко? — спросил я. — Уж он то знает подходы?
— Вора в законе? — удивился Соловей-Разбойник. — Ты хочешь войны с «ворами»?
— А почему бы нет?
— Иди ты в Пензу! — выругался в сердцах мой приятель.
— Сам иди на Херсон, — огрызнулся я.
Так мы раньше цивилизованно костерили друг дружку в присутствии девочек и строгих учителей, и это не вызывало никаких отрицательных эмоций со стороны школьной общественности.
На этом полемика была прекращена: я, отправленный в город Пензу, остался при своем мнение, если воевать, то против всех и открытым фронтом, а господин Соловьев, энергично ушедший на город Херсон, считал, что необходима сложная и кропотливая деятельность потайных разведчиков в тылу врага.
— А кто у нас лазутчики? — поинтересовался я.
— Не скажу, — ответил Соловей-Разбойник.
— Ну и не надо, — обиделся я. — Султанчик, знаю.
— А ему я оторву. И не только язык.
— Не надо, — заступился. — Кто будет любить Анджелу?
— Уговорил, — добродушно хохотнул, однако посчитал нужным заметить. А бесполезные знания
