У входа в парк митинговала агрессивная группа людей с рдеющими стягами. Хрипел мегафон:
— Долой!.. На рельсы!.. Хватит пить нашу кровушку!.. Предатели!.. Родина в опасности!.. Обнищание масс!.. Позор временщикам!..
Маша засмотрелась на митинг, потом услышала за спиной:
— Девушка, разрешите познакомиться… Кажется, где-то мы уже виделись?…
Благоухал букет роз в руках Павла.
— Я на улице не знакомлюсь, — улыбнулась. — С женатыми мужчинами.
— А вы разве не замужем?
— Нет, я одна, — ответила серьезно. — Теперь я одна…
— И я теперь один… Смею вас уверить… — Да?
— Да! — твердо ответил.
Они посмотрели друг на друга. Она взяла букет роз из его рук, понюхала; взглянула поверх пурпурных, как кровь, цветов, сказала:
— Спасибо.
Они шли по шумному, ранне цветущему, праздничному парку; были радостны и беспечны. Бушевала водная стихия фонтанов, визжали, смеялись, кричали дети и взрослые на аттракционах, по реке плыли первые прогулочные пароходы, гремел репродуктор популярными песнями.
— А я знаю-знаю-знаю, куда мы идем, — шалила Маша, отбегая от спутника.
— Куда? Куда мы идем… большой секрет… — улыбался тот.
— А вот и нет! И нет!
— Да!
Чертово колесо натружено работало среди деревьев; уходили в небо и возвращались На землю его летучие лодки. Маша, подпрыгивая, как девчонка, запела дурашливо:
— А ты помнишь, как по весне! Мы на Чертовом крутились колесе! Колесе-колесе! А теперь оно во сне!..
— Ты же боишься, — заметил Павел.
— С тобой?! В одной лодке?… Хоть на край света…
— Знать бы, где этот край, — хмыкнул.
— А ты не знаешь, капитан? — удивилась.
— И где же, боцман?
— Вот здесь. — Костяшкой пальца постучала по его лбу. — И у меня там же… Наш край земли!.. Наш необитаемый-необитаемый остров!.. — Теребила его за рукав, торопила к аттракциону; вновь запела, фальшивя: — А ты помнишь, как по весне! Мы на Чертовом крутились колесе! Колесе-колесе! А теперь оно во сне! А теперь оно во мне!
Они садились в тяжелую, неуклюжую, свежепокрашенную люльку-лодку. Павел говорил равнодушному контролеру, шелестя билетными лентами:
— Батя, мы на три раза… Чтоб от души…
— Хоть сто три, — пожал плечами тот.
Они сели друг против друга, мужчина и женщина, смотрели улыбаясь. Лодка качнулась и медленно поплыла вверх, остановилась в трех метрах над землей — загружалась следующая.
— Мама! — вскричал детский голос.
Мария заметно вздрогнула, взглянула вниз: беспокойно мельтешили дети, их мамы, папы. Павел проследил за ее взглядом.
— Ты что, Маша?
— Нет-нет… показалось, — ознобно улыбнулась. — Не обращай внимания… девичьи причуды…
Лодка вздрогнула и поплыла вверх… Вверх… Все выше и выше…
— Поехали! — закричал Павел. — Ууу, красота небесная… Все выше и выше стремим мы полет… Нравится?
— Да! — Волнуясь, смотрела на панораму парка, реки, домов, сгрудившихся на том берегу.
— А во-о-он там ты, родная, живешь! — беспечно махнул рукой Павел.
— Боже мой! — сказала Мария; лодка заскользила вниз… вниз… вниз…
На балконе многоэтажного дома работал человек в тряпичном обвислом трико. Это был муж Маши- Марии. В ржавых скобах на стене покоились лыжи, его и сына. Муж выбирал из столика в большую хозяйственную сумку бутылки-банки-склянки. В приоткрытую дверь заглянул сын.
— А мама где?
— Чего?
— Я есть хочу… А ты чего делаешь?
— Хочешь на мороженое заработать?
— Ну? — повел плечом сын.
— Сдай эти банки, бутылки…
— Да ну-у! — разочарованно протянул. Ростик.
— Мороженое… на карусели… качели…
— Я что, маленький?
— Ну, не знаю… Я за труды еще…
— А сколько? — живо поинтересовался Слава.
— Ох, пороть тебя некому, — вздохнул отец. — Тысяча рублей. Нормально?
— Ну, ладно, давай…
— Да, хорошая у тебя коммерция получается. — Встряхнул сумку со стеклотарой. — Дотаришь?
— А тыщщща?
— Ох, пошли, спекулянт!
Он направился в коридор, тащил пока сам хозяйственную сумку; сын — впереди. Из кармана плаща выудил мятые ассигнации.
— Надеюсь, сын, на добрые дела?
— Ага, — глупо ухмыльнулся Ростик.
— Слава, смотри у меня, — открыл дверь. Вспомнил. — А мама-то где?
— А я знаю? — и потащился, стеклянно гремя, к лифту.
— Не болтайся, — сказал отец. — И не поздно…
— Ла-а-адно. — Дверь лифта открылась.
— Маму, нашу знаешь, — предупреждал.
Сын исчез в кабине лифта; и через секунду она с трудолюбивым гулом… вниз… вниз… вниз…
Они сидели друг против друга, мужчина и женщина. Они сидели в лодке аттракциона «Колесо обозрения», и казалось, что они беспечны и веселы. Лодка покачивалась в трех метрах над землей — загружалась следующая.
— Я тебя люблю, — сказал Павел, держа руки на ее коленях. — Ты самая… самая…
— Папа! — вскричал детский голос.
Павел заметно вздрогнул, глянул вниз: беспокойно мельтешили дети, их папы, мамы. Маша проследила за его взглядом.
— Ты что, Паша?
— Нет-нет… показалось, — храбро улыбнулся. — Опять на край неба…
— Все выше и выше?…
Лодка поплыла вверх. Двое в ней держались за руки, смотрели на панораму парка, реки, домов, грудившихся на том берегу. Павел выворачивал голову в сторону своего дома, потом, когда лодка заскользила вниз, сказал:
— Черррт!
