Мое появление сбило выходной настрой. По всей вероятности, я тоже выглядел Хеопсом, недовольным строительством пирамиды имени себя.
— Мужики, кто что видел?
Все застеснялись, то ли моих некорректных вопросов, то ли своего пустого существования на планете. Увы, никто ничего не заметил. Подозрительного. Машины катают туда-сюда, трасса-то рядышком. Заезжают водички попить, молочка взять, яблочек там, чтобы закусить самоделку-самогонку… Нет, трах-бах слыхали, да толку-то — каждый на своем саду-огороде, как в крепости. Самойлович, вроде добрый хозяин, да уж больно был дичковый. Встречал с ружьецом. Всех соседушек отвадил. Да, не уберегся. Двустволка слаба против судьбы.
Что сказать на такие верные слова? Ничего. И поэтому надо удаляться. Я плюхнулся в джип — возвращаемся в город. На исходные позиции. Враг провел разведку боем и ушел в глубокие и разветвленные окопы и штабные блиндажы. Сражаться по всей линии фронта тяжеловато. Даже для нас. Узнать бы квадрат, где затаилась гадина. И никаких проблем — огонь! Пли! Из эффектно-эффективной «Шилки».
Авто выкатилось на скоростную магистраль. Залп солнечной «Шилки» ударил в лобовое стекло. Щурясь, я смотрел перед собой. Антрацитовая шоссейная полоса накручивалась на рифленые колеса нашего вездехода. Вперед-вперед!
Кружились в миражной дымке летние сельхоз, простите, угодия. Я пытался подвести итог, да гармоническая картинка из калейдоскопических событий последних дней не складывалась. Точно не хватало одного мелкого сланца без которого никуда.
— Эй, братцы, а мне худо, — вдруг выступил с заявлением Резо-Хулио. Революция в пузе, да?
— И у меня, — прислушался к себе Никитин.
— Что такое? — насторожился я.
— Ну революция же.
— Путч, — хекнул я. — Вот что значит жрать немытые яблоки. И падут бойцы от поноса, как сказано в Библии.
Ёрничанье мое было оставлено без внимания. Хулио нервно взвизгнул: Никитин, тормози, а то я за себя не отвечаю. Водитель с готовностью выполнил просьбу товарища. И два любителя дармовой фрукты сгинули в кювете с чахлой и пыльной растительностью.
Хороши, что говорить. Халява всегда выходит через одно место, которым большинство из нас думает. И результат налицо: два бойца в кювете, как в окопе, небоеспособны. Их голые зады можно использовать в качестве удобных мишеней. М-да. Славно, что я на посту и защищаю друзей с тыла.
— Эй, Алекс, — из пыльной расщелины раздался прочувственный голос Хулио. — Будь добр… это самое…
— Чего вам?
— Ну это самое… газетку бы.
— Почитать?
— Прекрати издеваться, еть! — залп из кюветного окопа.
— Поищите крапиву. Или репейник, — посоветовал я. — Жаль, что мы не в Мексике, где много кактусов, — и проговаривая, я скорее машинально похлопал себя по кармашкам рубахи. И почувствовал… бумагу?.. Что за черт?.. Ах, это фото Маслова, уже благополучно почившего. Фото, где он целится из ружьишко в невидимую для меня цель. Про фотку я совсем забыл. Ох, голова дырявый мешок. С этой мыслью я открыл бардачок — там оказалась молодежно-газетная сплетница, удобная для подобных аварийных случаев. Скомкав её, заслал бумажный мяч страждущим. Они поймали его и принялись читать криминальные новости. Вслух. А я сел на теплую подножку джипа и заново выудил фото из кармашка.
Когда человек жив, то в изображение его на глянце нет загадки. А вот в случае его смерти…
Дальнейшее трудно объяснить словами. Наверное, Боженька решил мне помочь. За мои муки и страдания.
Солнечный зайчик прыгнул на глянец — и словно пелена ниспала с моих глаз.
Я увидел как держит Ижовку охотник. На фотографии.
И я «увидел» как он лежит в кустах шиповника с развороченным брюхом.
И все понял! И заорал благим матом. На весь прожаренный солнцем тракт Москва-Тверь. С его запыленными кюветами.
— Сланец! — драл я глотку. — Сланец, блядь! Вот он сланец! — И принялся скакать по обочине в радостном исступлении, зажимая фото над головой. — Сланец! Вот он, родной!
Не знаю, что подумали мои друзья, однако из кювета вылетели, будто из катапульты. С голыми жопами. Но с кусками газеты в зубах.
Поступили опрометчиво — мимо проходил мощный автобус «Мерседес» с мелкими туристами из страны Восходящего солнца, которые тут же защелкали кинофотоаппаратурой. На долгую память. О евроазатских варварах.
Поучаствовав в эксклюзивной рекламе их джипа и русского поля, наша троица принялись выяснять отношения. Друг с другом. Кто виноват? И что делать? И кто будет платить нам за участие в рекламном ролике? Матерились так, что движение на магистрали частично прекратилось. В конце концов решили: нас будет трудно узнать на кинофотопленке. По понятным причинам. Особенно меня, искаженного от ора.
— Чего это с тобой, Алекс? — поинтересовались товарищи, когда мы продолжили путь. — Не захворал ли ты часом? От общего переутомления.
— А ну, пинкертоны, — сказал я. — Что на фотке не так?
Никитин покосился на глянцевый квадрат, а Хулио заявил, что гражданин Маслов огорчает дичь или лося.
— А если серьезно? — я готов был торжествовать.
— Так, — глубокомысленно проговорил Резо. — А чего он так целится? С корявинкой?
— Левша, — ответил Никитин. — У нас прапорщик был Уменко, козел. Ох, стрелок, мама ваша. Бац- бац — и мимо! Левшак, такой же.
— Санчо, ты чего такой бледный сделался? — заволновался Резо-Хулио. Брюхо, да?
— Нет, — скрипнул я. — Чуть выше. Где вы раньше были, вашу мать!
— Ты про что? — удивились. — В кювете были, а что?
— Тьфу! — плюнул в сердцах.
— А чего ты орал-то? — не понимали. — Когда мы в кювете были?
— Хватит про кювет, — рявкнул я.
Мои товарищи переглянулись и сделали вид, что любуются встречным пейзажем. Я помолчал, приходя в себя, а потом-таки объяснил причину своего радостного шабаша. На обочине жизни.
Кто-то предпринимает попытку убедить нас, что спецназовец Маслов есть главный организатор всех разборок. И все бы ничего, можно было и поверить, да вот промашка вышла с руками ухайдоканного. Левша-правша — это настолько на поверхности, что обратить внимание, находясь в экстремальных условиях, невозможно. Режиссер постановки торопился и не придал значению такой мелочи.
Я все время чувствовал: нам приготовили малинку.[18] И мы бы её заглотили. Как наш друг Орехов, видимо, уже докладывающий о разгроме особо опасной банды и уничтожению её главаря. Не будет его огорчать, и ныне все оперативные действия проводим самостоятельно. Генерал, наш человек, да лакейско-штабная работа накладывает свой отпечаток. Пусть живет и процветает в своем параллельном мирке, мы же будем сражаться в своем. Реальном, как понос.
Друзья поклялись — больше никогда в жизни не укусят фруктов. Без гигеническо-санитарной обработки дегтярным мылом. Я же дал слово больше не орать благим матом. Без повода. И все свои чувства прятать в файл, выражусь так, души своей. Чтобы больше не мешать спокойно справлять нужду. Всему человечеству.
Приняв столь положительные решения, мы с праздничными сердцами помчались к прифронтовому городу, где шла необъявленная война.
И снова казалось: антрацитовая шоссейная полоса накручивается на рифленые колеса нашего вездехода. И солнечный ветер — в лицо. Вперед-вперед!
Вперед-вперед! Только в битвах молодеет дух! Не бойся яростной схватки и помни: Малым можно
