по темным дорожкам сада, как две птицы. Группа ухаживала за ветреной Никой, заливающейся серебряным колокольчиком. Этот звук, похожий на брень свадебных колоколов умиротворял Никитушку и он спокойно дул молочко. Резо-Хулио готовил шашлык, матерясь на родном языке, и поэтому казалось, что поет песню. О неприступных горных вершинах и гордых орлах, живущих у облаков.
Было подозрительно хорошо. И спокойно. Точно мы находились в крепости. За её крепкими стенами свирепствует мор и война, а у нас тишь и благодать. Однако я знал, никакие крепости не устоят против измены и предательства. Я постоянно анализировал ситуацию, пытаясь обнаружить предателя. И всегда убеждался, моих душевных сил на сыск не хватает. Домыслы не могут быть доказательством. Только действием можно вскрыть подлеца.
Конечно, я его найду. Найду и намотаю кишечный тракт на колеса авто. Пока же меня опережают. Все время на шаг вперед.
Чтобы доказать себе и другим, что спецбоец Маслов был скорее левша, чем правша, я решил встретиться с его приятелем Матушкиным. И не успел. Охотник на лосей отправился в Вечный Лес, если выражаться красиво. По официальной версии — случайный выстрел дуплетом. Мол, Матушкин упился до такой степени, что спутал пасть зверя со своей.
Ничего себе пирожки с лосиной, пожаловался я капитану Ковалю. Тот был со мной полностью согласен: давно не встречал в своей практике таких регулярных и плановых убийств. И помогать он не отказывается, да искать у татарина кобылу[19] тоже не хочется. Слишком высокий залет. И верно — все, как в песне Хулио: холодные, льдиные макушки гор, зияющие опасные пропасти, слепящее солнце…
И здесь, прервав мои видения, прибыл генерал Орехов. Обещал быть — и вот он, герой нашего времени. С животиком, улыбочкой всезнайки, телохранителями и казенными шуточками: а вот и я — не ждали-с!
— Где именинница? — был радушен. — Где букетик, товарищи?
Из недр лимузина извлекли букет роз. Генерал облобызал девушку, как медовый пряник. Та смеялась: у меня именины зимой, на что г-н Орехов заявлял, что это не принципиально для такой прелестницы, и приказал телохранителям притащить ящик шаманского.
Шампанское! Шашлыки! Ура! Мирись-мирись и больше не дерись, утверждал наш высокопоставленный приятель. Что нам делить, друзья мои? Кроме участка номер три. (А «номер три» по фене — это кладбище.)
Когда праздник был в самом разгаре, генерал Орехов пригласил меня на прогулку. И мы неторопливо отправились к трем соснам и пихтам. С бокалами шампанского, как со свечками.
Подобные прогулки не бывают случайными, это к бабке не ходи. Генерал напомнил мне о существовании «Логической бомбы» и деликатно намекнул: вот-вот наступит время «Ч»., чтобы вплотную заняться этой проблемой заняться нашей группе. Плюс взвод чужих бойцов. Плюс моя сестренка Анна в качестве хакера.
— Ух ты, — удивился я. — Так это ты её вызвал из Штатов?
— Алекс, какая тебе разница?
— Никакой. Дело, значит, серьезное, если идут два хакера.
— Серьезное, — крякнул мой собеседник. — Год подступали, отслеживали.
— И что это конкретно?
— Потом, Саша. Будет большой сбор.
— Хорошо, — заметил я. — А кто наше Тело охранять будет, как зеницу ока?
— А оно тю-тю, летит в Абу-Даби, — ответил Орехов. — На две недели. Забыл?
— Забыл, — вспомнил я. — На выставку народного хозяйства.
— Ага. Двух орлов своих пошли, — отмахнул в сторону невидимого колониального континента. — Там защитничков избыток на халяву.
Я согласился: халява — она и в Африке халява. Ох, слаб человек, какую бы кочку не занимал. И главное, не может остановиться — все хапает и хапает. Уже невмочь, а все одно набивает брюхо. Заводами, землей, приисками, нефтяными и газовыми месторождениями, лесами и так далее.
— Вот именно, — сказал на это мой товарищ. — Пора наводить порядок в стране. Разболталось, сучье племя.
— А чем наводить порядок? Не штыками ли?
— Деньгами, Алекс, деньгам, — многозначительно проговорил Орехов. — У кого драхмы, тот и заказывает полет над родными просторами.
— И кто у нас заказчик?
— Военная тайна, — ухмыльнулся. — Подумай на досуге.
— Больше делать нечего. У меня жена беременная.
— Эх, Саня-Саня, — хлопнул по плечу. — Не представляешь, какая битва идет сейчас. Головы будут лететь, как капуста, — задрал свою к звездному полотну. — Ты мне люб, но предупреждаю: сиди в моем окопе.
— Сижу, — признался я.
— Все норовишь из него…
— Сижу, — повторил я, — и даже лежу.
— Вот лежать не надо, — поднял бокал. — Выпьем за нашу дружбу?
— Можно, — сказал я. — Хотя пока гонишь порожняк по делу.
— А я тебе говорю: делу конец, труп Маслова — всему венец, — нетрезво икнул.
— А я считаю, что нет.
— Что нет?
— Не конец. А начало конца.
— Ну вот. О чем с тобой говорить? Эх, Саня-Саня, трудный ты в общение… — и, заслав бокал в пихты, непроницаемые, как его мысли, удалился к костру, предупредив, чтобы я был готов к часу «Ч».
Его поведение во многом было странным. И подозрительным. Возникало такое впечатление, что пытается предупредить меня. В который раз. Что-то знает, а сказать не может, как младенец.
Я тоже невольно задрал голову на звездный холст. Летние небеса были молчаливы и праздны. Ответ не прочитывался. Впрочем, можно предположить, что я по своей природной нахальству пытаюсь приблизиться к самым основам власти — к звездам. Кремлевским.
Я вернулся к пионерскому костру. Праздник продолжался. Мои мальчики охмелели от молока и сока, а все остальные — от газированного шампанского. По требованию общественности на балкон выставили пианино. Господин Свечкин аккомпанировал. Дамы приглашали кавалеров. И наоборот. Генерал Орехов и Резо-Хулио отплясывали, как североамериканские гризли на славянском базаре в Тель-Авиве. Никитин сиял месяцем ясным. Все были счастливы. Такое иногда случается. С теми, кто не знает своего будущего. Творец оказался удивительно дальновидным. Он смастерил человека себе подобным, однако не дал ему возможности заглянуть в бездну грядущего. И это правильно — жизнь потеряла всякий смысл. Бы. Если бы каждый из нас знал, что завтра или через неделю, или через год, или через десять лет, или через сто… Баста!
А так живем и живем, и кажется — рождены для великой миссии. Великой и во многом не постигнутой нами самими. Живем, чтобы жить. И пока мы живем мы бессмертны.
На следующий день праздник закончился — фартовая топ-модель укатила в Париж. Скорым фирменным поездом, а мы остались на перроне, жарком и оплавленном солнцем.
Эх, Париж-Париж!.. Меж тем наш Свечкин через день убывал на Выставку достижений народов мира — по уничтожению себя самих. Каждый год в Абу-Даби проводится выставка IDEX, где страны представляют свои успехи в области вооружения.
Понятно, наша страна преследовала свои мелкие интересы, и господин Свечкин в составе делегации должен был приложить максимум усилий, чтобы все новые танки, самолеты, вертолеты, зенитно-ракетные комплексы, эсминцы, автоматы Калашникова и так далее превратились в золотой дождь. Для всего полуголодного народонаселения, клепающего все вышеназванные игрушки с немыслимым усердием. Что- что, а военный продукт мы научились мастерить со знаком качества.
В свете убытия нашего Тела в зарубежную командировку, позволю себе сей изящный канцоборот, я
