другие актеры.
На пятнадцатом километре неторопливого хода принялись за ужимки братья Суриковы. У снайпера Валеры потемнело в караулках, то есть его личный прицел сбился и он начал регулярно заваливаться в придорожные канавы. Олежек, как хороший минер, приостанавливал движение и, хлопаясь на колени, тщательно изучал коровьи сухие шлепки — нет ли там противотанковых фугасов? С Великой Отечественной.
Группе приходилось помогать друзьям в их профессиональных изысках, поскольку есть непреложный Закон спецназа — сколько ушло в боевой поход, столько и должно вернуться. Пусть даже с потемненными, то бишь убитыми. (Хулио выступал с самостоятельной художественной программой, и в расчеты не брался.)
На двадцатом километре личный компьютер Алеши Фадеечева сбился с программы. От перегрузок. И выдал неверную информацию о километраже. Надрываясь, хакер попытался нагнать джип и сообщить об этом. И даже сумел это сделать. На каком-то неестественном энтузиазме. То бишь сто метров он промчался с мировым достижением, обогнав всех невидимых, но чернокожих атлетов.
Я его успокоил, как мог. Мол, перегрелся твой, дружок, писюк. Спидометру надо верить, он не такой уж башковитый, однако куда надежнее. В клубах отечественной пыли и жары.
От такой грустного известия спринтер бездыханно рухнул на дорожку стадиона, если всю нашу планету представить спортивным сооружением имени В.И.Ленина.
Товарищи помогли ему прийти в себя, уложив на могучую холку бодренького ещё Арсенчика, который было заартачился:
— А почему я? Как что так я?.. — но его не слишком слушали, поскольку у каждого внутри преотвратно звонили чугунные колокола. И колокольчики.
На тридцать пятом километре путешествия морпех Коля Болотный увял, как тюлень в пустыни Гоби. Он, человек, начал задыхаться, вникнув, наконец, что находится не в покойном речном царстве, а в бушующем пекле берега. Боец принялся размахивать ручищами, точно пытаясь плыть в огненной реке. Сбивая тем самым товарищей с автопилота.
На сорок втором километре не выдержал диверсант Куралев. Он захохотал, истерически вопя: нолик! Нолик! Что он хотел этим сказать, я не понял. Видно, что-то вспомнил детское. Быть может, игру «крестики- нолики»?
На сорок седьмом километре притомился и Арсенчик. Думаю, что десантники бы осудили товарища за слабость в коленках. Однако нашего Рэмбо оправдывало лишь то, что на нем повисла вся бездыханная группа. Как остервенелые лайки на таком же остервенелом, несчастном косолапом мишке.
Словом, я был вынужден прекратить забег. По двум причинам.
Во-первых, Никитушка постучал по спидометру и сообщил, чертыхнувшись, что счетный механизм неисправен и мы, кажется, навертели лишних километров сорок пять. И во-вторых, мальчики, по-моему, поняли, что старших надо слушаться и пить горькую только в праздник Советского Физкультурника, который отменили по причине отсутствия, как физкультурной культуры, так и страны.
Солнце било в зените. Завтрак мы пропустили, о чем я сообщил группе. Та никак не отреагировала на это, припав к ручейку с какими-то ядовито-мыльными отходами. Тут я был бессилен убедить во вреде хлебания из бактериально-опасного водоема. Группа порыкивала на меня, как одичавшие голодные псы.
Потом я объявил, что уже пробил час обеда. И мы с Никитиным уезжаем. А потом вернемся. Может быть. Коллектив занервничал и выполз из придорожных кустов. Видок был такой, будто подразделение прошло месячными боями сквозь амазонскую тайгу.
Джип забивался с проклятиями и воспоминаниями родной матушки. Никто не хотел оставаться на природе. Вот странно?
К неудовольствию водителя вся чумазая и пропыленная команда загрузилась в чистенький автомобильчик. И мы с ветерком помчались по маршруту. Было удобно на переднем сидении — мне. Равно как и Никитушке за рулевым штурвалом. И мы с ним делились впечатлениями от прелестных картинок родного уголка. Там вон холмик горбится мило. Там березки танцуют, как брачующие невесты. А вот тут сосновый бор молодцом…
Молодые неопытные бойцы, верно, не могли сгруппироваться на заднем сидении, им было тесно, и они хранили гордое гробовое молчание. Лишь тяжелое сопение подсказывало, что они ещё друг друга не передавили и имеют счастливый шанс повторить подвиг. Новым утром.
На КПП наш джип хотели задержать. Солдатики решили, что с бандитской миссией прибыли необщительные ниндзя или дикие янки из «Red commandos», но яростный отборный русский мат, которому нельзя обучить не в Оксфорде, не в Бостоне, не тем более в Женеве, развеял всякие сомнения.
Фак`ю — это нежный звук флейты по сравнению с грохотом барабанов и боем медных литавр Краснознаменного ансамбля песни и пляски имени А.А.Александрова.
Разумеется, история об утреннем марафоне слегка преувеличена, но во многом правдива, как Библия для буддийского монаха.
Главное я добился того, что хотел: мальчики поняли на собственном опыте — теперь они в ответе за каждый свой шаг, движение, слово и проч. Пупсовое младенчество закончилось — наступило счастливое детство. С трудовыми буднями.
Телохранитель — существо думающее, убеждал я своих молодых подопечных. Бритый бультерьер с горой мышц — это пушечное мясо, модный атрибут новых русских. Шкаф из дуба в прихожей. И только. Сохранить Тело он не в состоянии. Разве что от коготок разъяренной любовницы.
Хранитель тела должен творчески мыслить, предвидеть самую невероятную ситуацию и быть психоаналитиком. Говорят, что глаза человека — зеркало его души. Так оно так. Да не всегда так. Убийца может прикинуться кокетливой звездой[2] или дауном. Распознать возможного убийцу по глазам — основная задача телохранителя. В толпе, на улице, среди гостей и друзей, на рауте, в парилке, на бабе и так далее.
Это есть дар свыше — чувствовать опасность шкурой. И при этом делать так, чтобы самому не выделяться на приеме, скажем, в честь полета человека на Марс. Очень удобный повод перестрелять десяток коммерсантов, столько же банкиров, нескольких членов правительства и очередного президента.
Нынешняя охрана работает отвратно. В том смысле, что она даже не способна скрыть напряжение на службистых своих лицах и раствориться в свите царского двора Некрасивое зрелище: каменные рожи вокруг одухотворенного Первого лица.
Мы есть — и нас нет. Мы должны создать подобие энергетического защитного поля, способного отреагировать адекватно в минуту опасности для нашего Тела. Проще говоря, моментально пропустить убийственный разряд через посягнувшегося. В 380 киловатт. Или в 5,45 мм. И поэтому, как говорили гладиаторы: si pacem — para bellum. Хочешь мира — готовься к войне.
И на этой оптимистической ноте очередной теоретический урок заканчивался, и группа шла, например, на стрельбище. Или занималась рукопашным боем. Или минировала кафе. Шутка.
Лучшие показатели по огневой подготовке были у снайпера Сурикова и, как не смешно, у Хулио, который второй раз в жизни держал в руках оптический прибор, изрыгающий смерть, если выражаться красиво. Правда, при ближайшем рассмотрении этого вопроса выяснилось, что в чужую мишень по общему своему разгильдяйству пулил и Арсенчик. Вместе с Колей Болотным. Но, как говорится, победителей не судят. Это я про Резо — Орлиный глаз.
В рукопашных сражениях удивительным образом проявил себя Куралев. Оказался хитрым, дерзким, наглым. Словом, гадом. Для Арсенчика, в загривок которого он привычно вцепился. Даже Коля Болотный не мог расцепить эту дружно-озверевшую связку. Лишь мой убедительный ор, что сейчас отстрелю кое-кому кое-что позволил принципиальным противникам растащиться по кустам. Залечивать намятые бока. И ссадины на скулах.
Успехи группы были налицо. И это меня радовало. Как руководителя. Печалились лишь барышни. Их кавалеры появляясь только к приему пищи, жевали её, как траву, и тут же исчезали.
Все было слишком хорошо. Подозрительно хорошо. Я, как опытный и битый воитель, чувствовал грозу. Нет, не над нашей группой. А в окружающей нас среде обитания.
