сказал:
— В любое время, когда вы захотите прийти в лабораторию и посмотреть, чем я занимаюсь, пожалуйста. Я буду рад объяснить.
Кэкстон промычал:
— Спасибо.
Но он не пошевелился. И воспоминание о приглашении погасло, когда Джонс прошел в дверь.
Как-то в этот день, когда он взял велосипед и улетел в свои часовые грезы, Кэкстон спросил себя: «Возможно ли, чтобы я мог оставаться в этом полусознательном состоянии целых десять дней?»
Оказалось, что он потерял счет дням. Дважды в утро, что должно было быть десятым, он звал Джонса прийти позавтракать.
В ответ — тишина, если не считать слабого эха собственного голоса.
— Эй! — прошептал Кэкстон. — Вы не ушли? Он разговаривал сам с собой.
Кэкстон вышел наружу. Мысленная нечувствительность этих десяти дней, казалось, распространилось на его тело: он стоял в ледяном ручье, почти по пояс мокрый, прежде чем понял, что он не заметил, как вошел прямо в воду.
Отрезвев, он выбрался на берег. «Этого мне только не хватало, — подумал он, — простудиться и умереть от пневмонии».
Около полудня, когда он все еще ждал, пока высохнут его брюки, туфли и носки, его поразила мысль, что все проблемы его были внутренними, для человека, обладающего — как он сейчас — такой комбинацией — супертрейлер-грузовик-аэроплан, на всей этой земле объективно не было ничего, из-за чего можно было беспокоится.
Надо принять решение. Да. Решение.
О чем?
Когда на дикий мир первобытной Америки медленно спустились сумерки, у него все еще не было ни малейшей идеи. Кроме того, что он находится внутри трейлера, за дверями, прочно запертыми… от страха. Он без труда признался себе в этом страхе.
Несмотря на беспокойство, он мгновенно уснул.
Это был ясный день, и все же, когда он проснулся в первый раз, по крыше трейлера стучал дождь. Снова сон пришел легко. Проснувшись, он осознал две вещи.
Дождь прекратился. Это первое. Второе: он понял, каково должно быть его решение. Он такой человек — это надо признать, как он признавал это в прошлом — который умел выбивать себя из колеи. Это помеха, которая заставила бы сникнуть большинство людей. Но каким-то образом он каждый раз спасал свое раненое эго, осторожно возвращал его себе и всякий раз после этого считал трофеи,
«Я не посчитал трофеи, — подумал он. — Сейчас». Фантастический трейлер, со всем этим… на что он по-настоящему не обращал внимания.
Он понял, что давно проснулся. Часы показывали три минуты четвертого, когда он вошел в лабораторию Клодена Джонса. Мгновенно и впервые он понял, что это была самая большая комната в громадном транспорте, и несомненно самая компактная научная мастерская, какую он когда-либо видел.
Несколько минут осторожного осмотра подтвердили, что каждый дюйм на стене использовался для хранения каких-то складывающихся приспособлений такой же сложности, что и велосипед Селани. А каждая ячейка сама по себе была конструкцией, сделанной так, чтобы служить для многих вещей. Самым большим предметом был тяжелый, обложенный свинцом, проекторный механизм, занимавший часть одной стены, с припаянной к основанию инструкцией. Книга была открыта на семнадцатом утверждении: «Производит все 154 элемента из воздуха. (Осторожно: радиоактивные вещества получаются только при соблюдении определенных мер — см. стр. 98)»
От этих слов Кэкстона отшатнуло, он буквально сделал несколько шагов назад. Сейчас же захотелось изучить замечательную машину. Что произошло, так это то, что последним шагом он споткнулся о какой-то гробообразный ящик на полу и, удерживая равновесие, наполовину опустился на колено.
Согнувшись, он заметил письмо на дне ящика. На лицевой стороне было написано: «Для Питера Кэкстона». Вскрыть и выхватить содержимое было делом одной минуты. Содержимое состояло из нескольких листов бумаги и письма.
Кэкстон поднялся на ноги и перенес письмо к откидному столу возле стула. Он намеревался сесть и прочесть его, но первые слова сразу привлекли его внимание. Так, стоя, он и прочел письмо от начала и до конца. «Дорогой Питер К.
Прекрасно понимаю ваше нежелание предпринять то, что в вашей эре — конце двадцатого века — пока еще было экспериментом. Что я хочу сказать — с этим транспортом и его возможностями вы можете чувствовать себя спокойно и уверенно. Так, с абсолютной точностью контроля за температурой (пока сам трейлер не развалится на части — а чтобы этого не произошло, я предлагаю найти какую-нибудь пещеру), примите мои заверения, это оборудование перенесет вас туда, куда вы захотите. Однако я рекомендую вам или двадцатый век (1979), или 2476 г. н. э. Не отправляйтесь никуда больше — вот мой совет. Селани и я сошлись на том, что вы недостаточно устойчивы эмоционально, чтобы вынести поход в другую эру. Мне очень жаль сообщать вам, что мы (Селани и я) также согласились с тем, что Обладатели не примут вас во Дворец Бессмертия. И все же куда вам отправиться — решать вам. Только удостоверьтесь, что вы сделали все правильно, чтобы выжить.
Клоден Джонс».
Прилагаемые листы состояли из чертежей, которые, как Кэкстон быстро определил, были связаны с прозрачным гробом на полу, и сугубо технического описания механизма, производящего различные операции. Одна стрелка наконец привлекла его внимание, потому что указывала на контейнер и гласила: «Кровь стекает сюда и замерзает!»
Кэкстон вдруг сел на стул, а когда он быстро прочитал остальное, он с неожиданным осознанием задохнулся от осознания реальности.
«Крионика!»
Но это его не убедило.
Потребовалось некоторое время, чтобы вернуться к письму Клодена Джонса с его заверениями. Чтобы решиться, времени потребовалось больше, однако в конце довод его был тем же: «Что еще остается делать человеку с моими целями?»
Слабый свет зари пробивался на востоке, когда Кэкстон открыл внешнюю дверь и сошел на мокрую от дождя траву. Позже он с беспокойством позавтракал, но понял, что ждет дневного света, и ожидание это было тяжелым, когда знаешь наконец, что ты намерен делать… Он намеревался поискать подходящую пещеру.
Когда он нашел ее, на третий день, он подъехал и осторожно завел туда трейлер. Понадобился еще один день, чтобы загородить вход в пещеру. Но наконец дело было сделано. Раздевшись, он лег на дно гроба.
То, что он сделал потом, было бы легче сделать, если бы у него был помощник. По инструкции он должен был ввести четыре иглы в ноги и две — в левую руку. Каждый раз Кэкстон морщился, но, как в 2476 г. н.э., это было не больно, неприятно было ожидание укола, а не сама игла.
Еще некоторое время он обвязывал эти иглы специальным материалом, это очень важно, написал Джонс.
Наконец, работа была завершена.
Кэкстон осторожно лег, аккуратно опустил крышку и запер ее.
Инструкция гласила: «Опустив крышку, не теряйте зря кислород. Немедленно переходите к дальнейшей операции».
Но он не мог удержаться от сомнений. Он дотянулся до кнопки, которая должна начать «процесс» путешествия во времени при помощи замораживания. И уже, коснувшись пальцем кнопки, остановился.
«Я сумасшедший? — спросил он себя. — Ради Бога — это будет мое второе путешествие сквозь время…»
Путешествие при помощи способа Дворца Бессмертия почему-то не имело для него такой абсолютной реальности.
И снова было впечатление, что колеса его мозга крутятся вхолостую. Потому что вопреки
