Чем ниже опускался антиграв, тем грандиозней становилась картина. Уже можно было разглядеть лохматые гривы лесов, спутанные кудри растений. Они тянулись к северу, занимая все пространство, которое охватывал взор. Где-то там внизу был и пролив Сатаны, где ждала смертельная опасность. Все вместе это называлось — Эристан-П.
— Твое молчание я расцениваю как желание совершить прогулку в одиночестве, — нарушил слишком затянувшуюся паузу Джемисон, — Могу это понять, но прошу учесть одно обстоятельство. Твое существование, как существование и всей твоей расы, стало возможно благодаря естественному отбору, который действует не только для вашего племени. Мы тряслись от холода в пещерах, добывая огонь; в муках придумывали оружие, чтобы избежать опасностей, постоянно находясь на волосок от гибели; кусались, царапались, дрались, резали, колотили, стреляли в единственном стремлении — выжить; и все эти тысячи лет вы разгуливали по своим владениям, непревзойденные по силе и разуму, не зная страха, не нуждаясь в одежде, убежище, огне, пище, оружии…
— В приспособлении к среде, — закончил его мысль эзвал. — А именно это и является главной задачей разумных существ. Разве человечество создало цивилизацию? Чепуха! Оно создало непреодолимый барьер между собой и средой! Вы столько всего нагромоздили и так все усложнили, что сами же стали препятствием для дальнейшего развития. Человек — это раб. Причем раб слабый, вынужденный зависеть от техники и пресмыкаться перед ней, гибнуть от малейшей неполадки в своем собственном организме. Зато его высокомерие и неутолимая жажда власти исключительны. В них и кроется величайшая опасность для других разумных рас вселенной!
Джемисон улыбнулся.
— Понимаю твой полемический задор. Но позволь спросить… Неужели раса, которая успешно ведет бой с врагами; раса, овладевшая знанием вселенной и познавшая ее законы; раса, достигшая звезд, — неужели эта раса не заслуживает ни малейшей похвалы?
— Похвалы?! — возмутился эзвал, — Да человек с его идеями — злокачественное образование на теле галактики. Ты уже долго изощряешься, пытаясь убедить меня в своем превосходстве. И одновременно взываешь о помощи. Типичная человеческая логика и типичное человеческое коварство! Так вот, я всю картину вижу иначе. Скоро мы приземлимся. Я не причиню тебе вреда, хотя, как ты понимаешь^ мог бы это сделать в любой момент. Внизу наши пути разойдутся. Я достаточно силен — ты в этом убедился. Не отрицаю, внизу могут ждать твари сильнее меня. Но разницу в силе покроет разум. Или ты считаешь, что те, кого я встречу, не только сильнее, но и умнее меня?
— Таких там нет, — вынужден был согласиться стремившийся сохранить объективность Джемисон.
Он был расстроен и встревожен тем, что его аргументы не нашли должного понимания.
— Пойми, — продолжил Трейвор, — твоя планета в сравнении с этой — ухоженный сад. Даже вооруженный до зубов солдат бессилен против толпы.
Ответ последовал молниеносно.
— А двое солдат? Да еше при условии, что один из них — наследственный урод и калека, который больше мешает, чем помогает второму, слепо надеясь на оружие, которым он чрезмерно гордится.
— Я не переоцениваю мошь своего оружия, хотя и недооценивать ее тоже не стал бы. К тому же нужно принять во внимание такую важную вещь…
— Как твой могучий разум, — подсказал эзвал, не дав высказать пришедшую в голову идею, — Тот самый, который подсказывает тебе столь бессмысленные аргументы.
— Не мой разум, — не сдавался Джемисон, — а твой. Я имею в виду то преимущество…
— Абсолютно не важно, что ты имеешь в виду. Ясно одно — ты стараешься убедить меня, что одному мне не выбраться с этого острова. Посмотрим…
Джемисон не уловил движения двух огромных лап эзвала. Он лишь услышал звон оборванных струн. Это лопнули два последних троса. От удара его подбросило вверх, а потом он полетел по крутой траектории, прежде чем стал просто падать вниз в густом и насыщенном влагой воздухе.
Холодная ироничная мысль эзвала догнала его.
— Ты человек предусмотрительный. У тебя за спиной не только аварийный запас, но и парашют. Надеюсь, ты благополучно приземлишься. А уж там во всей красе сможешь продемонстрировать свою любовь к разрушению и уничтожению. На всех обитателях джунглей, которых ты встретишь на своем пути. Прощай!
Джемисон рванул вытяжной трос парашюта и замер в ожидании. Время шло, но привычного рывка, предшествующего торможению, он не почувствовал. Падение не замедлялось. Неужели парашют запутался в тросах, оборванных эзвалом? Он завертелся в воздухе, желая узнать, что же произошло. Увиденное успокоило: парашют медленно выползал из мешка. Скорость падения тормозила его раскрытие, и потребовалось лишних несколько секунд, по истечении которых долго висевшая над головой Трейвора Джемисона площадка антиграва сменилась куполом парашюта. Джемисон отстегнул уже ненужные тросы и отшвырнул их в сторону. Теперь падение было медленным, намного медленнее, чем в земной атмосфере. А как могло быть иначе, если плотность воздуха на Эристане-П была около восемнадцати футов на кубический дюйм на уровне невидимого моря. Усмешка тронула губы Джемисона. Скоро и он сам будет на том же уровне.
Правда, вместо моря его ожидали несколько луж и заросли, очень похожие на просеку. Но это была отнюдь не просека. Отталкивающий, но знакомый вид поверхности заставил кровь сильней застучать в висках. Болото — это то же море, бездонное море слизкой, чавкающей и засасывающей в себя грязи. Джемисона охватило отчаяние. Он энергично задергал стропами парашюта, стараясь сделать спуск более пологим и таким образом достичь джунглей, которые были от него в равной степени далеко и близко — где- то в четверти мили. Земля неумолимо приближалась. В ожидании развязки он сжался в комок, застонав от бессилия…
Нет! Чувство скорого конца вызвало напряжение всех сил. Еще более натянув стропы, он сумел выиграть какое-то расстояние. Деревья оказывались всего в пятистах футах от него. До земли оставалось примерно столько же. Если бы он падал под углом в сорок пять градусов! Тогда бы он был спасен. Но при полном отсутствии ветра… Еще совсем недавно Джемисон ощущал слабое дуновение бриза, но теперь и он стих. Впрочем, какое это теперь имело значение…
Развязка приближалась с той же скоростью, что и земля. Триста футов, сто, пятьдесят… Ноги провалились в податливую серо-зеленую жижу. Джемисон инстинктивно забарахтался, но тут же замер и крепко схватился за прикрепленные к поясу стропы. Парашют лежал рядом, закрывая участок болота. Это могло спасти. Обмотав стропы вокруг рук, он вытащил себя из зловонной грязи, преодолев к тому же несколько футов. Мало… Слишком мало… До ближайшего края болота, до такого желанного берега, было не меньше тридцати футов.
Чтобы уменьшить давление на почву, нужно распределить вес по возможно большей площади. Джемисон распластался на податливой поверхности. Долго находиться в таком положении он бы не смог. Поэтому, изловчившись, он изо всех сил размахнулся и выбросил несколько строп в сторону берега. Других шансов на спасение у него не было. Он вручил себя судьбе.
Фортуна не покинула его и на этот раз. Стропы запутались в ветвях кустарника. От броска он по грудь окунулся в зловонную гущу, но стропы его удержали. Он дернул стропы еще раз, для проверки. Потом натянул их, как мог. Его вынесло вперед и вверх. Правда, не намного, но двигаться стало легче. Неожиданно раздался треск рвущейся материи, и стропы ослабли. Джемисон замер. Потом снова выбрал момент и повторил бросок…
Джемисон не помнил, сколько попыток он предпринял, сколько раз нырял и выныривал из не желавшей отпускать его трясины. Но в конце концов болото ослабило тиски и выпустило его. В последний раз подтянувшись на стропах, он ощутил под руками корни куста. Джемисон собрал остатки сил, рванулся и всей тяжестью тела обрушился на крону этого растения. Теряя сломанные ветви, кустарник согнулся вдвое под непомерным грузом.
Несколько минут Джемисон лежал ничком, ничего не соображая, не имея сил даже оглядеться. Когда он все-таки сумел это сделать, из его груди вырвался стон разочарования. На этот раз фортуна решила пошутить. Он находился на крошечном островке. От желанной твердой земли его отделяло расстояние минимум в сто футов. Он осмотрел свои владения. Немного. Ширина — два фута, длина — тридцать. Пять
