ему заплачены и теперь он не имеет никакого права нами помыкать. Тогда Пекарь надулся и смотрел на дядю Дуаня с нескрываемой ненавистью.
Судья Ди задумчиво покручивал усы, потом внезапно спросил:
— А что вы натворили вчера вечером?
Натворили? Ничего, господин! Дуань сказал, что пойдет в город где-нибудь перекусить, ну а мы с сестрой и приятелем направились поиграть в кости в харчевню «Красный Карп». Мы засиделись там допоздна, а когда вернулись домой, дяди Дуаня там не было. И сегодня он тоже не появился. — Верзила задумался, по лбу его пробежали глубокие морщины. Он еще раз взглянул на труп и пробормотал: — Но такого от Пекаря я не ожидал. Никогда бы не подумал!
Что ты там бормочешь? Чего бы ты не ожидал от Пекаря?
Ну, что он пришлет своих людей, чтобы они расправились с дядей Дуанем! Конечно, Пекарю не нравилось, что дядя Дуань нас выкупил, ну и что? Правда, Пекарь прекрасно знал, что для меня дядя Дуань — гарантированная чашка риса, а после его смерти я снова окажусь у него в руках. Ну и мерзавец!
Куда вчера Дуань отправился ужинать?
Он мне этого не сказал. Спросите лучше у моей сестры: прежде чем он вышел, они о чем-то шептались в углу.
Судья достал из рукава золотой перстень.
Ты когда-нибудь видел это кольцо? — спросил он.
А как же! Это же перстень дяди Дуаня, он получил его еще от отца. Моей сестре он очень понравился, и она страшно хотела получить его от дяди Дуаня. Сколько раз я ей говорил: попроси его, и он тебе отдаст этот перстень, только счастлив будет! Но, понятно, эта баба делать этого не хотела. Страшно хлопотно, господин, иметь такую взбалмошную сестру!
Уведите его в тюрьму! — бросил судья Ди начальнику стражи, после чего обратился к Дао Ганю: — Прикажи стражнице привести ко мне в кабинет сударыню Сэн.
Потом он развернулся и вышел из судебного зала.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Судья удобно устроился за письменным столом и довольно улыбнулся. Дело о контрабанде, которое доставило ему столько хлопот, казалось, близится к успешному разрешению, поскольку он не сомневался, что по этому вопросу Сэн Цю сказал чистую правду. Сразу же после допроса сестры Сэна судья намеревался отправить гонца к своему коллеге в Цзянбэй с сообщением, что Ляо, главарь банды из Южного Порта в его округе, замешан в неудачной переправке контрабанды. Тогда тамошний судья может отдать приказ об аресте этого молодчика и заставить его признаться, для кого предназначались контрабандные товары. В конечном счете получалось, что им вполне мог быть ростовщик Лэн. Лэн — отпетый негодяй, и именно он подходил на роль богатого человека, у которого есть большая лавка возле рынка.
Но вдруг улыбка сползла с его лица: хотя дело о контрабанде близилось к разрешению, но тайна смерти Дуань Моуцая была покрыта еще большим мраком, чем раньше. Он не верил, что Лэн замешан также и в этом. Очевидно, Дао Гань был прав, когда говорил, что Лэн по чистой случайности дважды столкнулся со всей этой ком-шей. Но какую роль сыграли в этом убийстве Сэн Цю и его сестра? Разумеется, их алиби не стоило и ломаного медяка, потому что отребье, приходящее в «Красный Карп» играть в кости, будет утверждать, что Сэн с сестрой весь вечер провели там, даже если их там никто вообще не видел. Судя по рассказу сына Лэна, более вероятным представлялось, что именно Сэн с сестрой отнесли труп в хижину дровосека. Впрочем, это еще не являлось доказательством того, что они же и совершили убийство.
За дверью послышались голоса. Дверь распахнулась, и Дао Гань пропустил в комнату пожилую тюремщицу и молодую девушку. Тюремщица собиралась уйти, но судья знаком указал ей на табурет в углу. Допрашивать девушку в отсутствие свидетельницы женского пола было бы неразумно. Судья строго посмотрел на девушку, и та метнула ему в ответ взгляд черных суровых очей. На ней были застиранные синие хлопчатобумажные куртка и штаны, а длинные, черные с отблеском волосы двумя хвостами, перехваченными красными тесемками, ниспадали на плечи. На загорелых щеках играл здоровый природный румянец, маленькие губки были алыми, словно вишни, а длинные брови изящно изгибались. На лице у нее не было следов ни пудры, ни румян; родинка у левого уголка рта придавала ей большую пикантность, чем самые утонченные косметические ухищрения опытной куртизанки перед грандиозной вечеринкой.
Пристально ее осмотрев, судья спокойно сказал:
— Нам нужна информация о господине Дуань Моуцае, сударыня. Вам известно, где мы можем его найти?
= Нет, — коротко ответила девушка. Она засунула хрупкие загорелые руки за соломенную веревку, выполняющую роль пояса, и сердито посмотрела на Дао Ганя, который стоял рядом с ней.
— Где вы встречали господина Дуаня? — спросил судья.
— Если вы полагаете, что вам удастся что-то от меня выведать, — задиристо выпалила она, — то вы заблуждаетесь.
Тюремщица уже направилась к ней, чтобы влепить оплеуху, но судья остановил ее поднятием ладони и спокойно произнес:
— Я бы вам посоветовал отвечать на мои вопросы. Вам известно, что вы предстали перед уездным правителем?
— Можете назначить мне сколько угодно ударов плетью, все равно я ничего не скажу!
— Пока и речи нет ни о каких наказаниях, — покоил ее Дао Гань. — Ты обвиняешься в бродяжничестве и нелегальной проституции. А за это полагается клеймо. На обе щеки.
Она мгновенно побледнела.
— Но не стоит по этому поводу расстраиваться! — бодро продолжал Дао Гань. — Если погуще намажешься белилами, это будет совсем незаметно. По крайней мере, не будет бросаться в глаза.
Девушка притихла, как мышь, и смотрела на судью широко раскрытыми глазами. Потом она пожала плечами и дерзко сказала:
— Но вы же ничего мне не можете сделать! Потому что я не поверю, что дядя Дуань меня мог очернить. Хоть он меня и бросил, но он добрейший человек!
Расскажи-ка сначала, где ты с ним познакомилась? — спросил судья Ди.
— Совершенно случайно. Примерно года полтора тому назад, когда мы слонялись по главному городу провинции. Я зашла в аптеку Дуаня, чтобы купить пластырь. Он стоял за прилавком и завел со мной беседу. Я сразу поняла, что ему приглянулась. Согласитесь, не каждый день насгоящий изысканный господин разговаривает со мной любезно, не предлагая прямиком, сами знаете, что я имею в виду. Он спросил, где мы остановились, и вечером появился с подарком для меня. Ну, с этого как-то все и началось. Разумеется, он уже далеко не юнец, и с моей стороны это было чистое проявление дружеских чувств, потому что он со мной так нежно обращался и вел такие милые беседы. Как вы можете догадаться, я не слишком этим избалована. Ну, так прошли неделя, две или три, и тут я сказала ему, что нам нужно двигаться дальше. Он хотел дать мне на прощанье целый слиток серебра, но я сказала: «Нет!» — потому что я не уличная девка, как бы того ни хотелось моему братцу, ленивому ублюдку! Вот и все.
И господин Дуань появился снова, когда вы уже были в Цзянбэе?
Да нет, намного раньше! Где-то через месяц сидим мы в Гуанъе в одном кабаке, и вдруг туда заходит Дуань. Знаете, что он сказал? Он заявил, что без меня места себе найти не может и что он хочет, чтобы я стала его Второй Супругой. За это он обещал моему брату кучу денег.
Она одернула куртку, пожала плечами и продолжала:
— Я сказала, что мне не нужно от него никаких денег, я предпочитаю свободу. Подумайте сами, целый день сидеть в четырех стенах, наблюдать за поварами и слугами и беспрестанно говорить Первой Супруге: «Да, госпожа!», «Нет, госпожа». Нет уж, благодарю! Мы можем оставаться только добрыми друзьями, сказала я ему. Тогда братец разъярился и двинул меня кулаком в лоб, но я стояла на своем. Дуань ушел довольно сердитым. Ну и я тоже рассердилась, потому что сразу после ухода Дуаня брат сказал:
