— О, дорогой, — вымолвила она и упала в обморок.
Чашка выпала у нее из рук, и кофе пролился на пол. Жанин замолчала. Тони и Дуглас подскочили к Александре и опустились на колени.
— Я думаю, месяца через три она сможет ругаться на французском как на родном, — сказал Тони, прощупав у нее на горле устойчивый пульс. — Перестань трястись, Дуглас. С ней все будет в порядке. Это просто от волнения, обычный обморок.
Глава 24
На следующее утро ровно в шесть часов трое мужчин и Жанин Додэ прибыли на судостроительную верфь. Кого там только не было: рабочие, солдаты, моряки, повара, проститутки, торговцы всеми мыслимыми товарами. Они спрятались и стали ждать.
Они простояли в укрытии до тех пор, пока не услышали крики, что на резиденцию генерала Белесьена напали неизвестные, охранники были ранены и связаны, а сам генерал исчез.
Им были слышны обрывки разговоров проходивших мимо них людей. Все обсуждали происшествие. Вдруг наступила мертвая тишина.
Сначала «это» увидело человек пятьдесят мужчин и женщин, через несколько минут их количество выросло до нескольких сотен, и все молчали и смотрели. Потом раздалось хихиканье, затем взрыв смеха. Народ все прибывал и прибывал. Смех становился все громче. Постоянная ругань генерала и его угрозы всем и каждому всегда вызывали неприязнь у людей, и теперь они с полным правом воздавали ему по заслугам.
Вдруг кто-то из мужчин выкрикнул:
— Господи, да ведь это же свинья, из большой жирной генеральской породы свиней! Все закричали наперебой:
— Какое огромное пузо он себе наел, отнимая наш урожай! Вор и свинья, эгоистичная свинья!
— Свинья! Свинья! Посмотрите на свинью!
Джордж взглянул на Дугласа, потом на Тони. Теперь им уже можно было не прятаться и говорить свободно. Шум толпы заглушал все. Они стали смеяться и хлопать друг друга по плечам. Жанин Додэ от избытка радостных чувств обняла Тони.
Генерал Белесьен стоял на высоком деревянном ящике, привязанный к столбу, руки были заломлены так сильно, что огромный живот выдавался вперед еще сильнее. Он был совершенно голый, к голове у него были привязаны свиные уши, которые Джордж стащил у местного мясника, на нос ему Привязали свиное рыльце. Тело его было таким же розовым и жирным, как у свиньи, и потому не нуждалось в дополнительных уточнениях.
Его подчиненные сделали попытку освободить его, но толпа отбросила их назад. Она еще не насладилась зрелищем.
Наконец Дуглас дал знак уходить. Жанин несколько удивленно сказала Джорджу:
— Ты смеешься? Не могу в это поверить. Ты же никогда не смеешься.
Он сразу посерьезнел:
— Я не собирался смеяться. Я знаю, что не должен этого делать.
— Каждый человек должен смеяться, — не согласился с этим Тони. — Смех делает сильным, он помогает переносить любые невзгоды, позволяет легче и проще смотреть на жизнь.
Дуглас не сказал ничего. Ему хотелось поскорей увидеть жену. Александра так рвалась пойти вместе с ними, но он ей не разрешил. Она еще слишком слаба. Он твердо стоял на этом, как она его ни уговаривала. Сейчас же он пожалел, что не взял ее с собой, можно было принести ее на руках, зато как бы она порадовалась.
Теперь, думал он, им нужно суметь выбраться из Франции целыми и невредимыми.
Через три дня Дуглас с Александрой на руках и с Тони за спиной въехал в Нортклифф-холл.
Здесь была такая же суматоха, как во Франции в день исчезновения генерала Белесьена, только она была радостной и веселой. Дуглас поднял глаза и увидел Мелисанду, быстро спускающуюся с парадного крыльца. Она была так красива, как не может быть красива женщина из плоти и крови, красива так, что при взгляде на нее перехватывало дыхание, но он с удивлением обнаружил, что всего лишь приветливо улыбается ей. Она искала глазами Тони и, увидев его, подхватила свои юбки и помчалась к нему со всех ног. Она упала к нему на руки с криком:
— Господи, ты жив! Как я волновалась за тебя, как..
Больше она ничего не сказала, так как Тони закрыл ей рот звучным поцелуем.
Дуглас снисходительно улыбался.
Он посмотрел на жену и увидел слезы в ее глазах. Его тут же охватила паника.
— Ты больна? Тебе плохо? Где болит?
Она покачала головой и вытерла глаза тыльной стороной руки.
— Александра, через две минуты на нас набросятся пятьдесят слуг, Синджен и моя мать. Скажи мне, в чем дело.
— Ах, просто она так красива.
— Кто? А-а, Мелисанда. Ну да. Ну и что?
Она одеревенела в его руках. Он разулыбался.
— Ну, ты опять ревнуешь.
— Нет, черт тебя возьми!
— Да, да, ревнуешь, глупышка. А скажи-ка мне, Аликс, Мелисанда говорит по-французски?
— Нет, ей очень плохо даются языки, и акцент у нее еще ужасней моего. Зато она хорошо рисует.
— Она не стала бы учить французский, чтобы спасти меня.
— Это абсолютно ничего не значит.
Дуглас продолжал с ласковой усмешкой:
— Интересно, как бы это звучало по-французски. Послушай, Аликс…
— Ты назвал меня Аликс?
— Ну да, конечно. Если ты предпочитаешь «возлюбленная», ты, несомненно, услышишь и это. И упрямая, и ненаглядная, и желанная, и замечательная. Теперь же послушай меня. Я думаю, что твоя сестра красива. В этом нет ничего нового. Но она — не ты. Нет, это неважно сейчас. Что важно, для Тони, так это то, что она становится лучше под его непосредственным влиянием. Тони сказал мне вчера, что он надеется, что когда-нибудь ее характер станет таким же прекрасным, как она сама.
— Правда, Дуглас?
— Что именно?
— Ненаглядная?
Он поцеловал ее. Услышав смех, он медленно поднял голову и увидел на ступеньках Синджен, которая глупо улыбалась. За ней, поджав губы, стояла вдовствующая графиня. Она засыпала сына градом вопросов:
— Где ты был все его время, Дуглас? И что здесь происходит? Я требую, чтобы мне объяснили. Почему ты несешь ее на руках?
— Хорошо, мама, я объясню тебе все, но попозже. А что касается этой малышки, то она болела.
— По-моему, она прекрасно себя чувствует. А почему она завернута в одеяло?
— А потому, — ответил Дуглас, подходя к матери, — потому что, кроме него, на ней ничего нет.
— Дуглас! Ты же знаешь, что это не правда, — возмутилась Аликс, когда они вошли в холл.
На самом деле на ней было уродливое платье, подаренное ей Жанин Додэ. Подарок красноречиво говорил, что француженка тщательно выбирала его из своего гардероба. Ноги Александры были босыми и высовывались из-под одеяла. Дуглас не хотел останавливаться, чтобы купить ей обувь. Она не спорила. Так приятно, когда муж носит тебя на руках.
