— Видите? — показал бригадир. — Вон он, прицеп. В самом центре.
Вглядевшись, Шитик увидел серебристый кузов без колес, судя по всему, сброшенный с откоса. Чуть поодаль виднелась кабина. Вернее, то, что от нее осталось.
— Вижу. Номера сняли?
— Сняли. Бортовой закрасили, как вы сказали. Спустимся? Тут легко, я покажу.
— Не надо. Вижу, наш. Где колеса? Взяли себе?
— Себе. Приборы тоже. Ну и кое-что еще. Не возражаете?
— Да нет. Ладно, везите назад.
Вернувшись вместе с бригадиром в гостиницу, Шитик передал ему еще пятьсот рублей.
Утром Шитик и Клюй без особых хлопот добрались до вокзала и сели в шестичасовой скорый. Как только поезд отошел от перрона, облегченно вздохнули: впервые за двое суток они могли отоспаться по- настоящему.
Возвращение с Сенежа
Два дня на Сашкиной даче пролетели незаметно. Стояла отличная погода. Каждое утро я брал этюдник и уходил к «Рыболову Сенежья». Устраивался нарочно с той стороны, где глухой забор заменяла стальная сетка, — чтобы видели отдыхающие и сторож. Видела меня и собака, не раз заинтересованно смотревшая из-за сетки в мою сторону.
Стоя перед этюдником в одних плавках, я писал примерно до полудня, не спеша работая акварелью. Когда жара становилась невыносимой, откладывал кисть и нырял в озеро. Плавал до изнеможения, заплывая чуть ли не до середины, вода была мягкой и теплой. Возвращаясь на берег, бросался на покрывало, обсыхал и снова брался за кисть.
Завтракал я плотно, но часам к трем меня все равно охватывал безумный голод. При первых же его признаках уходил на дачу и начинал готовить обед. Точнее, жарить картошку с ветчиной, а также мыть помидоры и огурцы и резать хлеб. Затем устраивался на веранде за столом и уничтожал все в считанные минуты.
Надо сказать, эту вынужденную скуку я переносил довольно легко. Конечно, я жалел, что не могу хотя бы позвонить Алене, но в то же время понимал — короткая разлука будет полезной. Во-первых, хоть чуть- чуть отрастут волосы, во-вторых, окончательно пройдут красные пятна, все еще украшавшие мою шею.
Сашка привез меня на Сенеж с пятницы на субботу. Обещал приехать через два дня, то есть в воскресенье вечером. Но в воскресенье он не появился, так что вечер у телевизора мне пришлось коротать одному.
В понедельник я встал рано. Пробежав несколько кругов вокруг дачи, принял душ, затем, растираясь после душа, взглянул по привычке в зеркало и облегченно вздохнул. Наконец-то… Сашка не обманул: кожа на моем лице снова была девственно чиста. Все до одного покраснения бесследно исчезли.
В связи с этим я позавтракал в особо повышенном настроении, а после отправился на обычное место, захватив этюдник и сумку с покрывалом и полотенцем. У озера, расстелив покрывало и установив этюдник, посмотрел на часы. Оказалось, что я пришел раньше обычного, в половине восьмого. Что ж, подумал я, больше сделаю.
Начав работу, довольно скоро заметил: в связи с понедельником на территории «Рыболова Сенежья» наблюдается оживление. Отдыхающие спешили на работу, из ворот то и дело выезжали машины.
Вскоре база опустела, осталась лишь бесстрастно сидящая на причале собака. Сторож, тщательно заперев лодки, а также двери домиков и ворота, уехал с последней машиной.
Часа два после этого я работал в полном одиночестве, пока не услышал чуть поодаль шум мотора. Оглянулся. Золотистая девятка, выкатив из-за камышей, резко затормозила около меня.
Сашка, выключив мотор, подмигнул:
— Привет. Как ты здесь?
— Нормально. — Я и в самом деле чувствовал себя нормально.
— Не скучаешь?
— Да нет. Видишь, тружусь.
— Что-то тихо. — Сашка оглянулся. — Где весь народ.
— Уехал. Понедельник же.
— Отдыхающие понятно, а персонал?
— Сторож тоже свалил с отдыхающими.
— И заведующий?
— Заведующий в отпуске.
— Вижу, ты в курсе всех дел.
— Стараюсь.
— Как вообще с той ночевкой?
— Нормально.
— А подробней?
— Спал, как суслик. Утром повыяснял отношения со сторожем. Попытался всучить десятку, он отказался. После этого собрал манатки и ушел.
— Собака не обижала?
— Да нет. Ты прав, собака здесь вполне мирная.
— Тогда собирайся. Времени в обрез, я ведь с работы. Прихватим то, что осталось на даче, и в Москву.
Сзади раздалось угрожающее рычание. Я оглянулся. По другую сторону от ограды, заливаясь лаем, прямо на меня со всей силы бросилась уже знакомая мне собака. Отброшенный назад стальной сеткой, пес снова кинулся в мою сторону. Интересно, подумал я, что это с ним? Ведь я всего-навсего хочу убрать этюдник, свой собственный этюдник. Присев на передние лапы и подняв шерсть на загривке, пес продолжал рычать. Вот снова бросился на сетку.
Я стал уговаривать:
— Дик, ты что? Это же мой этюдник! Ну? Тебя же никто не трогает. Да перестань ты. Дик! Ну?
Уговоры не действовали, Дик продолжал злобно рычать и бросаться на сеть.
Я посмотрел на Сашку:
— Что с ним?
Он пожал плечами:
— Не обращай внимания. Не хватало нам еще псом заниматься. Забрасывай все в тачку и поехали.
Сложив вещи на заднее сиденье, я сел вперед. Под непрекращающийся злобный лай захлопнул дверцу. Сашка дал задний ход, развернулся. Через три минуты он затормозил у ворот своей дачи.
— Переодевайся, не забудь захватить шмотки. И назад. Давай, я выходить не буду.
На даче я надел свою рубашку, джинсы, кроссовки. Проверил: в сумке ли бритва, зубная щетка, документы. Вернулся в машину.
— Ничего не забыл? — Сашка включил мотор. — Документы, ключи от дома?
— Все взял.
— Ключи от машины?
— Со мной, не волнуйся. Поехали.
Сашка не спеша выехал на ведущую к Ленинградскому шоссе грунтовую дорогу. Минут через десять, попетляв среди дач и пригородов, мы выехали на магистраль. Доведя скорость до ста двадцати, Сашка сказал:
— Я отсидел свое в Москве, ты на даче. А это значит — все, конец эпопеи. Даже если что-то случится и в дело вступит милиция, придраться к нам будет невозможно. У нас абсолютное алиби. Для всех. Понимаешь?
— Мне что, кричать «ура»?
