Я укладываю свои вещи на тележку, колесики которой, вывернутые в разные стороны, придают траектории ее движения совершенно немыслимые зигзаги, в примирительном молчании прохожу таможенный контроль и ищу свою фамилию на табличках встречающих. В противоположность тому, что было указано туристическим агентством Ватикана в программе увеселительных мероприятий, меня никто не ждет. Внезапно разгоряченная свора футбольных болельщиков, потрясающих мексиканскими флагами и футболками с номерами игроков, чуть не сбивает меня с ног и с истерическими воплями бросается на усача в очках с дымчатыми стеклами, который с утомленным видом подписывает несколько футболок и, ограждаемый от толпы своими телохранителями, опустив голову, удаляется под разочарованные возгласы болельщиков.
После нескончаемого коридора, духота в котором время от времени разбавляется свежим воздухом, нагоняемым пропеллером винтового кондиционера, я выхожу к тентам паркинга, забитого туристическими автобусами и такси. У пандуса я узнаю своего недавнего миротворца, влезающего в микроавтобус в сопровождении немногочисленной делегации. Он оборачивается в мою сторону, но не замечает меня. Я на минутку останавливаю тележку, чтобы отдохнуть от скрипа колесиков. Из представленных такси я пока что вижу только «фольксвагенов-жуков». Не выходящие из моды «фольксвагены», до сих пор производимые в Мексике, как гласила статья в журнале «Аэромексико», – но эти как минимум шестидесятых годов, ржавые, помятые, подлатанные небрежными мазками яблочно-зеленого и канареечно-желтого. Впереди всех стоит до блеска напомаженный красавчик с волосатой грудью и с многообещающим видом приглашает меня взглядом в свою развалюху. Толкая тележку по разбитому асфальту, я поднимаюсь вдоль вереницы мускулистых обладателей желто-зеленых древностей, отмахиваясь от их предложений, до полной дамы в очках с толстыми стеклами, с понимающим видом открывающей мне дверцу изнутри. Ко всему прочему, она говорит по-английски. Я ставлю свой чемодан на рельсы соседнего с водительским кресла, снятого, дабы освободить дополнительное пространство, и, извиваясь, доползаю до заднего сиденья. Издавая шум старой центрифуги, машина трогается.
– Добро пожаловать в Мексику, – говорит она, опуская кнопки дверец.
Я замечаю вслух, что двухдверное такси не очень-то удобно.
– Зато безопасно, пассажир на заднем сиденье может не опасаться, что во время остановки на светофоре похитители выволокут его из машины.
Замученная пружиной, продырявившей обивку покрытого зеленым пледом сиденья, я скатываюсь влево и оказываюсь втиснутой под спинку водительского кресла, провисшего до предела под солидным весом шофера. Называю адрес гостиницы. Она отвечает, что ее зовут Сильвия и что у меня красивые волосы. Я благодарю ее. Продолжая улыбаться мне в зеркало заднего обзора, она ожидает, что и я, в свою очередь, представлюсь. Чтобы она не отвлекалась от дороги, я сообщаю, что меня зовут Натали и что волосы всегда отрастают очень густыми после курса химиотерапии. Как видно, ее познания в английском не заходят так далеко, поэтому она восклицает:
– Какое красивое имя – Натали!
В прилегающих к территории аэропорта бидонвиллях с разноцветными крышами все автомобили стоят с поднятыми капотами, и развалившиеся возле них на раскладных стульях мужчины дружески приветствуют моего водителя поднятием бутылок с пивом. Я же в качестве приветствия удостаиваюсь лишь движений бровью, языком или мизинцем.
– А вот случаев изнасилования у нас как раз не так много, как говорят, – успокаивающе продолжает Сильвия, после того как пару километров мы проезжаем в гробовом молчании.
На каждом перекрестке она меняет очки, чтобы свериться с увесистым, как ежегодник, планом городских улиц. После плутаний по переулкам и объездным путям мы выезжаем на городскую магистраль, с обеих сторон обрамленную домишками, увенчанными необъятными рекламными щитами; хищные улыбки, честные лица при галстуках и сплоченные в предвыборном блаженстве семьи с развевающимися по ветру волосами. Единственной женщине-кандидату не повезло с клеем: она болтается на ветру, со скомканным лицом и разорванными в клочья лозунгами. Строительные краны без строек чередуются посреди общипанных кустов акации и вяло цветущих катальп с заброшенными зданиями. У меня щиплет глаза, и из носа начинает идти кровь. Сильвия успокаивает меня, ведь мы на высоте двух тысяч трехсот метров над уровнем моря: туристам всегда требуется около недели, чтобы привыкнуть. Я поддакиваю. Журнал «Аэромексико» уже предупредил меня: в самой загрязненной столице мира следует говорить не о загрязнении, а о высоте.
При каждом толчке побрякивают три ожерелья четок, прикрепленных к зеркалу заднего вида. На крышке бардачка налеплена выцветшая наклейка, изображающая Хуана Диего, разворачивающего свою расписную тильму перед стоящим на коленях епископом в слезах. Чтобы узнать настроения самих мексиканцев, я спрашиваю у Сильвии, что это за человечек. Она отвечает мне крестным знамением, включает поворотник, потом перечисляет молебны, божественные явления и чудеса, отметившие путь того, кого она, предвосхищая события, уже называет «Сан-Диегито». Внимательно наблюдая за ней в зеркало заднего обзора, я интересуюсь, не слышала ли она о маленьком мальчике с проткнутым рыболовным крючком глазом, чье выздоровление приписывается потенциальному святому. Сильвия не знает его; зато одна ее очень близкая подруга, Никита Гонсалес, полностью излечилась от желудочной язвы благодаря образку Диегито. Уж не говоря об их коллеге, Антонио Партугасе, который по дороге в Оризабу повстречался с НЛО и так горячо молился Диегито, что пришельцы не стали его похищать.
Я тщетно пытаюсь уловить в ее голосе нотки притворства. После всего того, что в течение последних четырех дней я прочитала о Мексике, я ожидала столкнуться с религиозным фанатизмом, но уж никак не с такой бескрайней суеверностью. Чтобы угодить ей, я, придавая своему голосу приличествующую в таких ситуациях набожность, вкрадчиво спрашиваю:
– Но может быть, все эти чудеса совершает сама Дева Мария? Зачем молиться Хуану Диего?
С непреложной логикой она отвечает, что если уж сама Матерь Божья избрала его своим посредником, то мексиканцам грех не уважить ее выбор. Затем она высовывается в боковое окошко и принимается облаивать, по неизвестной мне причине, водителя близняшки нашего «жука», которого только что обогнала. После двух авеню ругательств колесо к колесу она в знак окончания перепалки поднимает стекло и спрашивает, к кому обращалась я, чтобы вылечить мою раковую опухоль. Крайне удивленная тем, что она все-таки уяснила мой недавний намек, я лепечу, что это была лишь вовремя обнаруженная незначительная опухоль в правом легком и что врачам удалось ее вылечить.
– Они всегда так говорят, – понимающе отвечает она, призывая в свидетели Хуана Диего с бардачка. – В тот день, когда они признают, что не могут объяснить причину исчезновения опухоли, им ничего другого не останется, как свернуть дело.
Пробки вынуждают нас ехать шагом. От раскаленного влажного воздуха моя рубашка липнет к сиденью из кожзаменителя. Я смотрю на часы, сверяюсь с программой, говорю ей, что лучше заеду в гостиницу после: я боюсь опоздать на встречу. Протягиваю ей бумажку с адресом Гваделупского исследовательского центра: дом 133, по некоей авеню Талара. Она вновь хватается за свой план городских улиц, качает головой, возвращает мне бумажку и, указывая на мои чемоданы, советует вначале заехать в отель.
