— Э… ты сказала мне?
— Разве?.. Когда?
— Точно не помню, но ты сказала.
— Да? Я не помню.
— Ерунда. — Габриел наклонился вперед и взял ее руки в свои. — Из… я хочу показать тебе место, особенное место, где растет акация, похожая на выходящий из земли вопросительный знак, и где воздух такой… сладкий и такой горький и чистый… и слышен шепот, который длится весь день и всю ночь. Просто движение: все движется, живет. Когда ты вдохнешь этот запах, запах пыли вокруг Лендинга, ты
— Ты идешь домой со мной? Габриел покачал головой:
— Нет, сначала я должен сделать кое-что. Я приду позже.
— Я буду ждать, — сказала Изадора. И во взгляде ее было тепло.
Чуен и Хитедоро вышли из «Эдельрайса» и вместе дошли до первого угла. Там они остановились. Чуен натянуто повернулась и протянула руку.
— Ну, думаю, скоро увидимся.
— Ага.
Хитедоро неловко пожал ее руку, но отпускать не спешил.
— Ты больше не обращаешься ко мне в третьем лице. После… ну, после той ночи.
— Ты не третье лицо.
Чуен нервно выдернула руку, досадуя на его неуклюжесть.
— Я то, что я есть.
— Ну, нет ничего, что не вылечили бы несколько гормональных инъекций и немного хирургии.
— Не бейся об заклад.
— Нет.
— Ты… э… я не думаю, что ты бы захотела обзавестись мужиком… когда-нибудь… я ничего не хочу этим сказать, — поспешно добавил он. — Я знаю, ты — Танита и все такое, но… ну, у тебя есть подруги. Может, я мог бы…
— Тебе бы не понравились мои подруги.
— Да, не понравились бы. И я бы им не слишком понравился.
— Да.
— А тебе не понравились бы мои друзья. — Да.
— Может… тебя нужно подвезти… куда-нибудь?..
— Нет… нет.
— Ну, у меня все равно нет машины.
— А у меня нет работы.
— Ты уволилась?.. О да, глупый вопрос Ну, у меня тоже нет.
— Ты не ушел.
— Я думаю, что уволюсь.
Они постояли в молчании. Центральные погодные власти определили этот вечер теплым, и население высыпало на улицы наслаждаться звездами и огнями фонарей. Чуен и Хитедоро стояли и молча смотрели, как люд закатывается в рестораны и, шатаясь, выходит из баров. И долгое время ни он, ни она не двигались.
Ноги Габриела со свистом рассекали высокую сухую траву Рейнер-парка. Фонари были выключены, и Штопор сиял сквозь адмазоволоконное небо. Деревья и кусты казались лоскутами неподвижных черных облаков, встающих из земли. Габриел следовал за запахом к последним нотам песни, которая проложила путь в пятьдесят световых лет между звездами. Запахом австралийской травы и камедного дерева.
Шуршание под его ступнями стало громче, когда трава высохла до хрупких стеблей. Внезапно она кончилась, и Габриел оказался на краю поляны. Он знал, что найдет ее. Плоские камни покрывали землю, как роговые щитки черепашью спину, а в центре поляны склонилась акация, запутавшись в руках ленивого камедного дерева. Эти два дерева образовывали арку над розеткой крошечных кустиков, просто веточек, продирающихся из сухой почвы.
Сквозь голубую безлунную ночь стремление Элспет позвало его и нашло ответ в этом прибежище за миллион миллим онов миль от дома.
Как дух пустыни, пошел Габриел по поляне, его ноги не потревожили ни прутика, ни камешка. На ходу он сбрасывал предметы одежды, один за другим, собирая их в руках, пока не остался нагим и блестящим в пустынной ночи. Взмахом руки он положил одежду в тень камня. Затем с искусством предков, которые шли по Зеленой пустыне в те дни, когда ее почва была пыльно-красной, а не бисерно-стеклянной, он призвал тишину изнутри себя и стал просто темной фигурой, абстрактной, неподвижной, невидимой. И ждал.
Вскоре — и Габриел не знал и ему было все равно, сколько времени прошло, — трава зашуршала. Что-то еще двигалось за поляной. Что-то, что приближалось, хромая, пока не остановилось на ее краю. Идом Джапалджарайи поднял лицо к ночному небу, словно ожидая дождя, который отмыл бы его дочиста, дождя, который никогда не придет. Неуклюже он стал снимать одежду, бросая ее на землю рядом с собой. Наконец Идом стоял обнаженный, если не считать помогающей движению сбруи, которая блестела серебром на фоне его темной кожи, обвивая его тело как скелетоподобная любовница.
Превозмогая боль, он встал на колени и трясущимися руками отстегнул ее. Сбруя с дребезгом упала на землю. Для Габриела это было все равно что увидеть, как кто-то снимает свое достоинство, когда Идом лежал — марионетка без ниточек, — а его конечности двигались неконтролируемыми подергиваниями.
Пока Габриел наблюдал, незамеченный, Идом Джапалджарайи поволок свое тело по камням к двум деревьям, его болезненные тонкие руки содрогались от усилия. Наконец он добрался до центра розетки. Там он поднял себя в сидячее положение, старательно кладя свои бесполезные ноги одну поверх другой, крест- накрест. Затем он прижал ладони к земле перед собой, словно нащупывая биение сердца. Хотя воздух был прохладным, его тело блестело от пота.
Когда Габриел вышел из тени, Идом на мгновение окаменел. Потом его лицо расслабилось, показывая не страх, как мог бы ожидать землянин, но облегчение, и Габриел понял, что между ними нет больше тайн. Одним гибким движением он сел напротив Идома.
Целую вечность, которая пролегла между двумя вдохами, мужчины смотрели друг на друга. Затем Идом тихо спросил:
— Ты давно знаешь?
Габриел равнодушно пожал плечами:
— Со второго дня, я думаю, или уже с первого. А может, узнал только сейчас. Те первые слова, что ты сказал мне, были ложью. Ты увидел, что я коренной австралиец, как ты, и ты сказал — это было странно — ты сказал: «Я мог бы догадаться, услышав фамилию Кайли». Но ты должен был видеть хотя бы голограмму тела моей сестры, так как же ты мог не знать этого?
Идом грустно покачал головой.
— Плохим лжецам следует знать достаточно, чтобы жить правдой.
Габриел спокойно продолжил:
— Но только когда я залез на дерево — больное дерево, как я решил тогда, — чтобы ускользнуть от двух цурзовцев, я понял, как ты это сделал. Ты никогда бы не смог подняться на вторую платформу лесов, не говоря уж о том, чтобы столкнуть Элспет. Она могла одним ударом отбросить тебя на другой конец парка.
— Она украла у меня кое-что, — сказал Идом. Габриел положил ладонь на клочок земли между ними, и
Идом кивнул:
— Да.
Землянин объяснил:
— Старый пьяница по имени Эллис Куинн Макинтай сказал, что видел меня однажды ночью — я лежал на спине в парке с камнем в руке. Сначала я подумал, что он видел Элспет. Затем я понял, что это был за
