показать ей под покровом нарочито-загадочных слов призрак великого проекта.
Но Наполеон думал, что этот прием даст результат только при условии, если будет сопровождаться настолько сильными и угрожающими шагами против Австрии, что отнимет у нее не только всякое желание, но даже и возможность сделаться союзницей Англии и возобновить войну на континенте. Поэтому еще до отъезда на свидание Наполеон решил просить Александра двинуть русские войска к границам Галиции, т. е. сделать военную демонстрацию, имеющую своей задачей ответить на вооружение Австрии и парализовать ее действия. В Эрфурте новое, крайне важное событие, указав ему на необходимость быть в этом отношении более требовательным, вдруг осложнило переговоры и изменило их ход.
На другой же день после первых совещаний Наполеону была передана депеша от нашего посланника в Вене генерала Андреосси. Она шла вслед за бароном Винцентом. Из содержания ее было видно, что поведение Австрии шло вразрез с заявлениями ее посла и решительно говорило о ее непримиримости. Обеспокоенная таинственными совещаниями в Эрфурте, потеряв от страха всякое благоразумие, Австрия отказывала в единственном удовлетворении, которое могло бы успокоить императора относительно ее намерений. Она отказывалась от признания королей испанского и неаполитанского. Повторные требования генерала Андреосси не могли заставить Стадиона дать благоприятный ответ. Долго укрываясь за уклончивыми ответами, тщательно избегая слова “признание”, министр объявил, наконец, “что дипломатические сношения с указанными дворами будут восстановлены тогда, когда оба короля прибудут в свои столицы и установленным порядком известят о своем вступлении на престол”.[561] Это было откровенным требованием признания, высказанным в самой оскорбительной форме, так как Австрия ставила свое поведение в зависимость от событий и не признавала прав государей, созданных Наполеоном, считая нужным преклониться только пред совершившимся фактом. К тому же, вопреки обещаниям, задачей которых было только обмануть и успокоить императоров, она продолжала, правда, с меньшим шумом, но деятельно и настойчиво свои вооружения. По сообщениям Андреосси, никаких мер для успокоения народного возбуждения не принималось. Итальянские курьеры, проезжавшие по австрийской территории, были только что задержаны и оскорблены. Во внешней политике венская дипломатия по-прежнему вела подпольную работу. Стало известным, что ее отношения и дружба с Англией никогда не были более тесными; что в Константинополе австрийские агенты ведут себя, “как бешеные”,[562] и жестоко возбуждают турок против нас; что в Сицилии и Испании они сеют интригу, и хотя нельзя сказать, чтобы Австрия повиновалась обдуманной и предвзятой мысли – начать с нами войну, – но ее “враждебное настроение”[563] заставляет ее поддерживать повсюду наших врагов, возбуждать диверсии в их пользу и держать ее в состоянии постоянного заговора против нас.
Это сообщение произвело на императора глубокое впечатление. Его гнев разразился в резких выражениях. Одно время он думал, что австрийский император лично прибудет в Эрфурт. “Теперь я понимаю, – сказал он, – отчего император не приехал. Государь не может лгать в глаза: он возложил этот труд на барона Винцента”.[564] Его волнение и бешенство понятны, ибо открыто проявленная вражда Австрии вполне определенно ставила его перед осложнением, которого он более всего опасался. Если Австрия без удержу поддастся чувству страха и ненависти и пустится по роковой наклонной плоскости, нападение с ее стороны сделается, если и не достоверным, то, во всяком случае, весьма вероятным. А разрыв с ней был бы эрой новых коалиций; он замедлил бы покорение Испании, снова нарушил бы континентальный мир, отсрочил бы на неопределенное время морской. Существовало ли средство избегнуть этого испытания, более грозного, чем предыдущие? Чтобы с ним справиться, нам необходима была помощь России. Но не могло ли ее содействие совершенно избавить нас от войны с Австрией и от всего, что связано с нею? Устоит ли Австрия перед совокупным требованием двух властителей мира, которые заставят ее покориться под угрозой немедленного разгрома? Ради достижения этой цели Наполеон мирился с необходимостью усилить свои уступки России. Он решил, если потребуется, точнее высказаться об отдаче княжеств.[565] Перед лицом высшей необходимости всякое другое соображение становилось для него второстепенным. Обеспечить за собой наверняка помощь Александра для войны с Австрией в случае, если бы она напала на нас, и удержать ее от этого шага, если только уже не поздно, – такова была отныне преобладающая мысль императора в Эрфурте и цель, к которой стремилась вся сила его воли.
Он обратился к Александру со следующей речью. Англия надеется найти помощников и вызвать войну на континенте, – вот что поддерживает ее и питает ее воинственный пыл. Следя за настроением и поступками Австрии, лондонский кабинет надеется найти в Вене ядро пятой коалиции, которая будет состоять из Испании, части германских народов, быть может, Турции и которая даст всей Европе сигнал к восстанию. Но если Австрия под совместным давлением обоих императоров будет вынуждена преклониться пред их желанием мира, разоружиться, откажется вполне от всякой мысли и от всякого способа вести войну, если она вынуждена будет порвать связь с Лондоном и чистосердечно присоединится к франко-русскому союзу, сопротивление нашей соперницы потеряет главную точку опоры. Испания, предоставленная самой себе, быстро падет. Англия очутится одинокой пред всеми государствами Европы, сгруппированными около двух императоров, прикованными неразрывной цепью к их политике. Может быть, ее мужество ослабеет при зрелище континентальной лиги, о которой столько раз возвещалось и которая на этот раз превратится в грозную действительность. Итак, следует говорить ясно. Не прекращая переговоров с Лондоном, следует пригрозить в Вене. Необходимо, чтобы результаты, полученные в Вене, тотчас же сделались известными в столице Британского государства. В записке, составленной по указанию Наполеона и предназначенной для императора Александра, подробно излагаются меры, которые следует принять против тайного врага; объясняется тесная связь их с теми мерами, которые будут предприняты против явного, и указывается, каким образом покорность Австрии может обусловить сдачу, Англии.
“Австрия, – говорилось в ноте, – единственное государство на континенте, намерения которого находятся под сомнением. Следует устранить это сомнение. Нужно сообщить Австрии о предложениях мира которые будут сделаны Англии, и дать понять ей, что в случае, если они будут отвергнуты, она не на словах, а на деле должна объявить войну Англии, изгнать всех проживающих в Вене и в наследственных ее владениях англичан, уничтожить все приготовления к войне с Францией, чтобы от них не осталось и следа, и последовать, наконец, по пути, который не оставил бы Англии никакой надежды на возможность отвлечь Австрию от политики континента. Главным образом, ей нужно вменить в обязанность – признать происшедшие перемены в Испании. Было бы желательно, чтобы признание этого порядка вещей Россией и Австрией стало известным в Лондоне в момент получения относящихся к миру предложений. Это известие в совокупности с дошедшим уже до Лондона известием о походе французских войск в Испанию весьма способствовало бы ускорению переговоров. Англия выиграла бы этим еще то, что могла бы включить Португалию в свое Uti possidetis и избавить свою армию от позора быть вышвырнутой в море.
Но такой результат получится только тогда, когда Англия вполне убедится в том, что Франция, будучи совершенно уверена в полной безопасности на континенте, может наводнить Испанию своими войсками и вполне спокойно двинуть их до Гибралтарского пролива.
Австрийским императором прислан сюда барон Винцент. Необходимо, чтобы ему было объявлено обоими императорами, что они требуют признания вновь установленного в Испании порядка; что он должен отправиться за этим признанием; что только при этом условии оба императора согласны продолжать дружественные отношения с Австрией. Признание должно быть изложено Стадионом в ноте, обращенной к английскому правительству. Эта нота будет опубликована в Moniteur, и Англия получит ее в одно время с предложениями о мире.
Значило бы не знать современного положения дел, если не видеть, что без системы объединенных сил и мероприятий, которые давали бы возможность быть всегда готовым к совместным действиям, Англия будет поддерживать в Европе смуту и неупроченное положение и натолкнет Австрию на компрометирующие поступки, которые хотя и не нарушат мира на континенте, но в самой Англии дадут опору и почву врагам мира. Предлагаемые же меры, если они будут проведены энергично, свидетельствуя о согласии обоих императоров и о непоколебимой твердости их решений, заставят Англию дать мир Европе, ибо у нее не будет более надежды вносить в нее смуту”.[566]
Но поддастся ли Александр этим пылким речам? Захочет ли он предписать Австрии, чтобы она заранее сдалась на капитуляцию и сложила оружие; согласится ли он предъявить ей такие требования из боязни, чтобы она не воспользовалась сделанными приготовлениями для ничем не оправдываемого нападения?
