под Марафоном битвы ей с отцом удалось спрыгнуть с корабля. Она вплавь добралась до берега и спаслась, но Артемид погиб под градом вражеских стрел.
— Отдайте ее! Это наш трофей! — крикнул какой-то коротконогий солдат.
— Мы это заслужили! — проревел другой.
Остальные начали стучать мечами по щитам и скандировать:
— Сюда девушку с Лесбоса! Сюда девушку с Лесбоса!
Дафна посмотрела на военачальника умоляющим взглядом.
Она отчаянно пыталась разгадать, о чем думает этот суровый на вид мужчина. Но ни узкие, плотно сжатые губы, ни холодный пронизывающий взгляд Аристида не выдавали, что происходило в его душе. Возможно, какое-то мгновение он сомневался и едва не уступил требованиям гоплитов, но потом твердым голосом отдал приказ:
— Все на поле битвы! Готовьте костры для сжигания мертвых!
Солдаты неохотно повиновались. Некоторые из них продолжали ворчать и ругаться.
— Пусть придет Мелисса! — крикнул Аристид.
Один из рабов быстро подбежал к палаткам, стоящим в переднем ряду. Он откинул полог, и через некоторое время оттуда вышла женщина. На ней был длинный тонкий хитон без рукавов, который скорее подчеркивал, чем скрывал ее пышные формы.
— Ты звал меня, господин? — спросила она с улыбкой, которая тут же исчезла, как только она увидела Дафну.
— Мы поймали ее на поле битвы, — объяснил Аристид. — Она утверждает, что персы угнали ее с Лесбоса. Девушка говорит на ионийском диалекте. Ты должна взять ее к себе. По крайней мере, пусть она побудет пока рядом с тобой.
Мелисса подошла к девушке, внимательно осмотрела ее с головы до ног и мягко спросила:
— Как тебя зовут, дитя мое?
— Дафна, — ответила девушка, с восхищением глядя на большие, полные груди Мелиссы, которые плавно поднимались и опускались в такт дыхания их обладательницы.
— Дафна, — Мелисса улыбнулась. — Как возлюбленную Аполлона, которая убежала от его любви и была превращена им в лавровое дерево. Да не постигнет тебя подобная участь. — Она взяла девушку под руку и повела в свою палатку.
Внутри палатки Дафне открылся удивительный мир. Масляные лампы в сверкающих золотом канделябрах, расположенных на высоте человеческого роста, давали мягкий, теплый свет и отбрасывали волшебные, причудливо колеблющиеся тени на шафранно-желтые стены. С потолка свисал разноцветный балдахин, украшенный сияющими жемчугом шнурами, а плотно утоптанный земляной пол был покрыт драгоценными персидскими коврами. Дафна была очарована.
Больше десятка красивых, как Афродита, женщин, две из которых были ровесницами Дафны, сидели, лежали и потягивались на мягких финикийских подушках. И над всем этим великолепием висел дурманящий запах ладана, который курился в стоявших повсюду маленьких изящных ладанках. Здесь было уютно и тепло, но Дафна, скрестив руки на груди, зябко поеживалась. Она казалась себе голой.
Мелисса, по-видимому, угадала чувства девушки. Она указала на занавеску в углу палатки, за которой стояли огромные, раскрашенные в черный и красный цвета глиняные кувшины, наполненные водой с благовониями.
— Здесь ты можешь смыть с себя пыль, а рабыни-банщицы помогут тебе.
Дафна покорно позволила рабыням выполнить то, что им было поручено. Они сняли с нее разорванную одежду, обмыли ее тело ароматной водой и сделали легкий массаж, начиная с головы и заканчивая ступнями. Завернутая в пушистые полотенца, Дафна стала на колени, и рабыни, расчесав ее белокурые волосы, заплели их во множество тонких косичек. Посейдон, изображенный на одном из кувшинов, шел навстречу своей прекрасной супруге Амфитрите, которая выходила из моря в брызгах пены. На глазах Дафны картина вдруг ожила, и девушка почувствовала приятное головокружение. Казалось, в ее сознании причудливо переплелись явь и сон.
Далеко позади остались детство и юность, прошедшие на скалистом острове Лесбос, залитом солнцем, который находится по другую сторону моря. Еще недавно в кружке прекрасной Гонгилы из Колофона она изучала поэзию и философию легендарной Сапфо,[14] а ее повседневная жизнь была наполнена прекрасным искусством муз, утонченными обычаями и приятной домашней работой. Ее готовили к счастливому будущему рядом с любимым мужчиной. Но потом вдруг на горизонте появились корабли варваров с высокими парусами. На остров обрушился ужасный, нескончаемый град вражеских стрел. Половина жителей острова погибла, а тем, кто остался в живых, была уготована печальная участь: они стали добычей орды насильников и убийц, пришедших с юга из бескрайней Азии.
Ее горячие молитвы, обращенные к Зевсу, были услышаны. Мойры[15] позволили Дафне и ее отцу спрыгнуть с корабля, на котором везли пленных жителей Лесбоса. В шуме и хаосе битвы под Марафоном Дафне удалось доплыть до аттического берега, но ее отец Артемид был принесен в жертву волнам Посейдона. Она выплакала все слезы, проведя несколько часов в страхе, печали и безнадежной тоске. Какой жребий приготовила для нее богиня судьбы Лахесис? Или неотвратимая Атропос уже перерезала нить ее жизни?
Из-за занавески появилась Мелисса. Она принесла пеплум нежного цвета. Заметив растерянный взгляд девушки, женщина успокоила ее:
— Не отчаивайся, дитя мое. Афины одержали победу, хотя все заранее считали битву проигранной. Вся Аттика ликует. Мильтиад разбил войско персов!
Дафна молчала. Она сидела не двигаясь и, казалось, смотрела сквозь Мелиссу. Ее охватил страх. Мелисса подошла к тоненькой обнаженной девушке, привлекла ее к себе и нежно погладила по спине. Она почувствовала, как хрупкое тело девушки напряглось, как бы сопротивляясь, но затем Дафна сдалась и прижалась к ней.
— Не бойся, — ласково произнесла Мелисса. — Аристид избавил тебя от участи рабыни, вырвав из когтей гоплитов. — Она отступила на шаг и осмотрела Дафну. — Он, видимо, понял, что такую девушку, как ты, жалко было бы отдать одному-единственному мужчине.
Дафна вопросительно посмотрела на Мелиссу и сказала:
— Меня учили служить и быть в любовной связи с одним мужчиной. Я умею играть на флейте, петь и водить хоровод. Я знаю, как носить короткий пеплум и длинный праздничный наряд, чтобы привлечь к себе внимание.
— Вот это я и имела в виду, — перебила ее Мелисса. — Ты не из тех девушек, которые часто встречаются на агоре в сопровождении бдительного слуги. Большинство афинянок вялые, как мидийские бабы, глупые, как кулачные бойцы в Палестре, и бесполезные, как рабыни-пафлагонки. У тебя же тело натренировано, как у спартанки, а твоя речь звучит подобно одам Сапфо. Боги не допустят, чтобы ты провела свои дни в женских покоях какого-нибудь алчного похотливого изверга, который будет прятать тебя от всего мира и рассматривать свою супругу только как родительницу соответствующего его статусу количества крикливых детей. И это еще при условии, что твое приданое превзойдет его собственное состояние!
— Мой отец скопил приличное состояние, — подтвердила Дафна. — Он хотел дать его мне в качестве приданого. Но теперь, после персидского нашествия…
— Не думай об этом. Ты молода. Твои голова и тело — настоящее богатство, которого хватит на то, чтобы возместить все потери.
— Но я не хочу продавать себя! — с пылкостью возразила Дафна. — Дома, на Лесбосе, меня учили всем добродетелям жизни.
Мелисса улыбнулась.
— Добродетель! Разве это добродетель — пожертвовать свою жизнь какому-то мужчине только за то, что он будет заботиться о тебе: одевать, кормить и управлять твоим состоянием? Ты, как женщина, обладаешь теми же правами, что и мужчина. И ты ничуть не менее умна и сильна, чем эфеб.[16] Ты только посмотри на этих мягкотелых юнцов! — воскликнула Мелисса. — Когда они идут в школу, каждого сопровождает пустоголовый педагог, который носит доску для письма и присутствует на уроках, чтобы юноша не перенапрягся. В Спарте женщин обучают борьбе. Они
