графины. Старик открыл один из дюжины сундуков из эбенового дерева. — Вот, берите. За это он довезет вас до столбов Геракла![53]
Гермонтим получил в подарок еще и кинжал. Дафна пообещала после удачной поездки вернуть золото храму Аполлона в Дельфах.
Рыбак оказался замкнутым человеком и не сразу проникся доверием к незнакомцам. Разговорить его удалось только тогда, когда они сказали, что золото для поездки им дал жрец из храма Аполлона.
— Знаете, на острове полно шпионов, с тех пор как здесь появились варвары, — произнес он, занимаясь починкой сети. — Скажите, сколько Зевс будет терпеть это?
— Боги иногда ходят дальними тропами. Но будь уверен, Греция не падет. Наши боги сильнее персидских.
— Сколько вы платите? — Он отложил сеть в сторону.
— Сто драхм сейчас и сто драхм, когда доберемся до берегов Аттики, — пообещал евнух, достав десять золотых монет.
— Двести драхм! Клянусь Зевсом и его братом Посейдоном! Столько денег сразу я никогда не имел! И даже никогда не видел! Когда отправляемся, если уж вы выбрали мою скорлупку?
— Как можно быстрее, — сказала Дафна.
— Мне нужны сутки, чтобы подготовить лодку. Можете пока спрятаться в каюте.
Жесткие доски каюты были более надежным убежищем, чем лесная чаща, в которой они ночевали последние ночи. Лодка, мягко покачиваясь на волнах, кряхтела и постанывала, как старый раб, которого гонят на работу. На небе Хиоса сияли звезды, лунный свет проникал в каюту, образуя загадочные тени. Дафна не могла заснуть, хотя очень устала. Евнух тяжело и часто дышал. «Какие мысли мучают его? При дворе царя он был уважаемым человеком, хоть и рабом. В Афинах же его тоже будут воспринимать как раба. Менять одно рабство на другое?» — думала гетера, поглядывая в его сторону.
— Гермонтим!
— Что, Дафна?
— Ты не передумал плыть в Аттику? Ведь это не твоя родина.
Заложив руки за голову, Дафна лежала на спине и смотрела в потолок, на который отраженная в волнах луна отбрасывала причудливые блики.
Гермонтим молчал. Это лишь убедило Дафну в том, что ее предположения верны.
— Ты должен решить сам. Если ты хочешь в Азию, я поплыву сама. Что ты собираешься делать?
Он долго молчал, обуреваемый сомнениями. Потом вдруг резко встал, вытащил монеты, положил их на доски и сказал:
— Вот деньги, Дафна. Если я до утра не вернусь, пусть рыбак поднимает паруса. Но я постараюсь вернуться!
Не успела Дафна ответить, как он уже спрыгнул на берег и пошел в сторону холмов. Постепенно его шаги затихли. Слышно было только поскрипывание лодки.
— Все это кустарщина! — ругался Фемистокл, бродя с Сикинносом по Акрополю, где сотни ремесленников были заняты восстановлением святилищ. — Нужно строить Афине Палладе новый храм, большой, грандиозный, который внушал бы уважение и варварам, как, например, храм Артемиды в Эфесе.
— Господин! — сказал Сикиннос (он по-прежнему уважительно называл Фемистокла господином). — Афиняне и так зовут тебя кротом, потому что ты везде роешь землю и всюду суешь свой нос. В результате ты приобретаешь не только друзей.
Фемистокл остановился и взял Сикинноса за локоть.
— Что ты хочешь этим сказать, мой друг?
— Не секрет, что ты настроил против себя аристократию. Она все сильнее боится влияния народа. Аристократы обижаются, что ими пренебрегают. Раньше крупные землевладельцы имели большой авторитет. Теперь же на первый план вышли строители и судовладельцы. Афины на пороге перемен. Ну что я тебе это говорю? Ты же сам знаешь!
Фемистокл вытянул вперед руку и указал на море, в сторону южного горизонта.
— Там лежит будущее Афин, Сикиннос! Я не устану повторять это. Надо перестроить трибуну народного собрания таким образом, чтобы ораторы смотрели на море. Может, тогда они поймут мою политику!
— Не пристало вольноотпущеннику учить своего господина. Поэтому прими совет друга: ты нажил себе уже достаточно врагов, когда поставил храм в честь Артемиды перед своим домом с надписью: «В знак благодарности за абсолютно правильный совет». Знаешь ли, больше всего на свете афиняне ненавидят непогрешимость.
— Да, — согласился Фемистокл. — Они дали мне это понять, устроив рядом с храмом место, куда палачи сбрасывают трупы повешенных, а также их одежду и веревки.
Сикиннос молчал, устремив свой взгляд на юг, туда, где протянулись стены до Пирея. У афинян наконец появилось чувство защищенности. А после двойной победы над персами, на суше и на море, каждый из них считал себя героем. Иначе чем объяснить поражение персов?
Фемистокл понимал, что его звезда клонится к закату. То, что афиняне ссылают своих лучших людей, служило слабым утешением. Неужели и его постигнет участь Алкивиада,[54] Мильтиада, Аристида?
У народа появился новый идол, Кимон.[55] Он всегда ходил в окружении хорошо одетых молодых людей, и если им навстречу попадался какой-нибудь оборванец, то кто- то из их компании должен был обменяться с ним одеждой. Кимон убрал заборы, ограждавшие его угодья, и разрешил каждому заходить на свои фруктовые плантации. В его доме была организована столовая для нищих и обездоленных. Так он приобрел огромное количество приверженцев.
Выпив вина, Кимон раз за разом повторял, что петь и играть на кифаре он не научен, но зато знает, как сделать город большим и процветающим. Будучи сказочно богатым, он привлек на свою сторону и аристократию, тяготеющую к спартанцам, для которых выскочка Фемистокл всегда был соринкой в глазу. Нет, по сравнению с Кимоном у Фемистокла не было шансов.
В эти тоскливые дни полководец часто вспоминал о переговорах с персами перед битвой под Саламином.
— Как ты думаешь, — спросил он друга, когда они спускались по ступеням от Акрополя к агоре, — царь варваров заметил тогда в твоем послании военную хитрость?
— Вряд ли, — сказал Сикиннос. — Потому что и сегодня эту тайну знаем только мы двое.
Фемистокл задумался. Когда они проходили мимо восстановленного булевтерия, он вдруг остановился.
— Сикиннос, друг! Ты можешь еще раз отправиться к персам и передать царю послание?
Сикиннос огляделся, опасаясь, не подслушивает ли их кто-нибудь.
— Это связано с гетерой?
Они шли дальше, в сторону священных ворот.
— Эта женщина не выходит у тебя из головы. Пора бы уже смириться с тем, что она потеряна для тебя. Если Дафна и выжила при отступлении персов, то сейчас, скорее всего, украшает гарем великого царя. И вытащить ее оттуда можно только путем проведения военной операции.
Фемистокл не слушал его. У него в голове созрел план. Он повторил:
— Ты поедешь в Эфес с посланием к Ксерксу. Но никто не должен об этом знать.
— И как же это сделать?
— Очень просто. Ты едешь на Делос с сообщением для администрации афинского казначейства. Корабль отсылаешь назад. Потом садишься на судно, идущее в Эфес.
— А какое сообщение я должен передать великому царю?
— Пойдем! — сказал Фемистокл, и они направились к дому у городской стены.
Смеркалось, когда Гермонтим наконец добрался до столицы Хиоса. Лучники и копьеносцы охраняли
