возможности скрывать местонахождение выродков. С громким криком она бросилась на лестницу. Ей навстречу спускался Джузеппе.
Прошло довольно много времени, прежде чем старик понял причину взволнованности Эдиты.
– Джузеппе! – раздался высокий голос Эдиты. – Джузеппе, юноша убил своего отца!
Старый слуга стоял, словно застыв. Для него было чудом, что немая заговорила.
Джузеппе покачал головой. Он не припоминал, чтобы Доербек когда-либо заходил в запретные комнаты. Но потом старик увидел полуголое, залитое кровью тело Эдиты, схватил ее за руку и потащил за собой через двери, за которыми находились запретные комнаты.
Дверь была слегка приоткрыта, и сквозь щель пробивался свет лампы, окрасивший тело Доербека в желтоватый цвет. Судовладелец лежал на спине. Рядом с его головой, наклоненной в сторону, образовалась темная лужа размером с колесо. Левая рука была в тени, и ее не было видно, а правая сжимала оголенное мужское достоинство. Ноги были раскинуты, словно их привязали. Пахло кровью.
Юноша ушел за решетку своей клетки. Он сидел на постели, прижав колени к подбородку, что-то бурча себе под нос, словно содеянное доставляло ему особое удовольствие. Казалось, девушка из клетки напротив вообще не поняла, что произошло; ей было страшно, и она тихонько скулила.
На расстоянии вытянутой руки от головы Доербека лежал разломанный стул. Передняя левая ножка была сломана посредине. Джузеппе глядел на Эдиту, словно не веря своим глазам.
Та прочла мысли Джузеппе и указала на юношу в клетке:
– Он хотел меня спасти! Доербек… – У нее не хватало слов. – Ты ведь веришь мне, Джузеппе?
Но прежде чем старик успел ответить, в дверях появилась Ингунда. На ней была белая накидка, волосы были растрепаны – вся она походила на призрак. Без сомнений, Ингунда увидела на полу труп своего мужа, но то, что Эдита могла говорить, казалось, интересовало ее намного больше.
– Я, – презрительно прошипела Ингунда, – с самого начала считала тебя змеей подколодной, ты шлюха, преступница. Я пригрела тебя из жалости, из сочувствия, тьфу! – Она сделала вид, что плюет на пол. – Знала бы я, что ты притворяешься немой, не делала бы тебе таких поблажек!
– Госпожа! – взволнованно воскликнула Эдита. – Вы несправедливы. Мне было четыре года, когда я потеряла дар речи. С тех пор я была немой. Клянусь всеми святыми!
– Оставь всех святых в покое, мерзкая негодница! – Сказав это, Ингунда взглянула на труп Доербека. Казалось, ей было противно, но внезапно выражение ее лица изменилось, и она с воплем бросилась на бездыханное тело мужа.
– Что ты натворила, подлая сука! Сначала ты соблазнила моего мужа, а потом убила!
– Нет же, нет! – твердила Эдита, падая на колени. – Господин хотел… совершить насилие. Я бы вела себя тихо, ведь я всего лишь служанка, но ваш сын пришел мне на помощь. Он убил своего отца.
Ингунда остановилась и подняла взгляд на Джузеппе:
– Что за чушь мелет эта приблудная баба?
Джузеппе зажал рот рукой, потряс головой и отвернулся, не в состоянии ответить.
– Может быть, ты наконец объяснишь мне, как эта шлюха додумалась до подобных утверждений? – продолжала Ингунда. Детей за решетками она не удостоила даже взглядом.
Дрожа, старый слуга ступил в круг света. Джузеппе протянул руку Ингунде, помогая подняться, и заговорил дрожащим голосом:
– Госпожа, позвольте мне заметить, я служу вам полжизни и теперь время признать правду…
Ингунда схватила Джузеппе за руку и встала, но прежде чем старый слуга успел продолжить, госпожа еще больше разбушевалась:
– Неужели же я окружена глупцами и идиотами, которые мелют всякую чушь? В чем мне признаваться? В том, что я в тебе, Джузеппе, и в тебе, – она кивнула на девушку, по-прежнему стоявшую на коленях, – ошибалась? Что вы злоупотребили моим доверием? Что вы все – жалкие создания?
На шум к входу в потайные комнаты прибежали остальные слуги; но никто не осмеливался переступить порог. Когда Ингунда заметила испуганную челядь, она бросилась на них с кулаками и криком:
– Любопытный сброд, марш по своим комнатам! И, обращаясь к Джузеппе, произнесла:
– И эту девку тоже надо запереть. После я с тобой поговорю.
С севера дул ледяной ветер, предвещая наступление осени, когда на следующее утро в палаццо Агнезе появились четверо укутайных в синие накидки уффициали, чиновников города Венеции, один из которых в знак своего высокого звания носил на голове красный берет, в то время как остальные ограничились скромными бархатными шапочками. Ингунда провела их всех на верхний этаж в комнату Эдиты.
Бледная Эдита сидела на своей постели и рыдала. События прошедшей ночи настолько потрясли ее, что она провела все время у окна, слушая перезвон колоколов на церквях. Между делом она то и дело повторяла про себя: «Я могу говорить. Я снова обрела голос». Она верила в то, что обстоятельства смерти Доербека прояснятся, как только откроется тайна слабоумных детей.
Представитель уффициали[4], чернобородый мужчина высокого роста, подошел к девушке и произнес:
– Именем республики Венеция! Признаешь ли ты себя виновной в том, что убила своего хозяина, Даниэля Доербека? Во имя справедливости, говори правду!
Эдита вытерла платком слезы с лица и поднялась.
– Высокий господин! – решительно ответила она. – Я знаю, что все указывает на меня, но я никогда не убила бы человека.
– Лжет она! – зашипела у них за спиной Ингунда Доербек. – Да вы посмотрите на нее! Фальшива насквозь!
Уффициали поднял руку. Глядя на девушку, он произнес:
– Твоя госпожа утверждает, что ты несколько недель притворялась перед ней безгласной, хотя можешь говорить, как любой нормальный человек.
Тут Эдита не выдержала:
– Это неправда, господин! До вчерашнего дня, когда случилось несчастье, я не могла вымолвить ни слова. Я потеряла дар речи еще будучи ребенком. Мне должно благодарить Бога за эту милость. Но при таких обстоятельствах мне хочется, чтобы этого никогда не случалось.
В словах девушки слышалась такая искренность, что предводитель уффициали, уже готовый поверить ей, сказал:
– Свидетели! Кто может подтвердить твои слова?
– Мой отец, Михель Мельцер, господин!
– В таком случае, приведи его.
– Мой отец в Константинополе.
Когда чиновник услышал эти слова, лицо его омрачилось, и он сказал:
– То есть твой отец живет в Константинополе, а ты – в Венеции. Надеюсь, у тебя есть объяснение этому обстоятельству.
Эдита понурилась.
– Конечно.
Последовала длинная пауза, словно девушка боялась сознаться, но наконец она все же ответила:
– Я убежала от отца. Он хотел выдать меня замуж за мужчину, который мне не нравился. Но мужчина преследовал меня до самой Венеции.
– Все ложь! – разорялась Ингунда. – Один Бог знает, что на самом деле подвигло ее бежать в Константинополь. Может быть, она уже совершала убийства! Она ведьма, в сговоре с дьяволом. Она украла у меня мужа, а он был всем для меня! О, как же я его любила!
Услышав это, Эдита покраснела как мак, и в душе ее вскипела бессильная ярость. Эта жалкая комедия, игра в траур, которую Ингунда разыгрывала с искаженным лицом, так разозлила девушку, что она подошла к своей госпоже и прерывающимся голосом крикнула:
– Любили? Вы любили Доербека? Вы ненавидели этого человека, вы обманывали его. Вы предлагали себя на кампо Сан Кассиано, как продажная женщина. А Доербек приводил в дом любовниц и проводил с ними ночи. И все это я видела!
– Да, да, вы только послушайте эти злые слова! – прошипела Ингунда, обращаясь к чиновникам. – Теперь дьявол показал свое настоящее лицо. О, лучше бы я не жалела ее и не брала к себе в дом! Каждое
