Глава повернулся и собрался было уходить, как тут в комнату вошла Симонетта. Очевидно, она подслушала ссору Мельцера и Лазарини. Симонетта отвернулась от Мельцера, пытавшегося ее успокоить, и бросилась к Лазарини:
– Ты, сволочь, неужели ты никогда не оставишь нас в покое?
Лазарини отпрянул. Внезапное появление Симонетты смутило его.
– Я пришел не из-за тебя, – сказал он наконец. – Мужчина, на шею которому ты бросилась, враг дожа, и Серениссима непременно привлечет его к ответственности.
– Мельцер – враг дожа Фоскари? – Симонетта рассмеялась. – Зачем ему замышлять что-то против Фоскари? Фоскари безразличен ему точно так же, как гондольеры из Кастелло. Уж в этом я могу поклясться прахом святого Марка!
– Не надо ложных клятв, донна Симонетта! Ты думаешь, что знаешь этого человека. На самом же деле он чужой тебе, как и страна, откуда он родом. Он – заговорщик и хочет со своими единомышленниками свергнуть дожа Фоскари!
– Кто? Мельцер?
– Он самый! – И Лазарини ткнул пальцем в зеркальщика.
Мельцер, ничего не понимая, слушал, что говорит Лазарини. Разозлившись, Михель кинулся на надоедливого посетителя, и только вмешательство Симонетты в спор двух петухов спасло Лазарини.
– Вот видишь, теперь он показал свое истинное лицо! – воскликнул Глава и, фыркнув, стал отряхиваться. – Но он поплатится за это! Это так же верно, как и то, что меня зовут Доменико Лазарини!
С этими словами он покинул мастерскую.
Симонетта, которая только что просто искрилась мужеством, вдруг бросилась Мельцеру на шею. Она заплакала и, всхлипнув, сказала:
– Я понимаю, почему ты разозлился, но не нужно было этого делать. Лазарини – старый холостяк, и он не потерпит, чтобы его били в присутствии женщины.
– Я знаю, что совершил ошибку, – кивнул Мельцер, все еще тяжело дыша, – но я просто не мог поступить иначе. Я ненавижу этого человека так же, как чуму. Он лжив и самонадеян и все еще не оставляет надежды завладеть тобой.
– Ты имеешь в виду…
Зеркальщик высвободился из объятий, держа Симонетту на вытянутых руках, так чтобы видеть ее лицо.
– Ты же знаешь, что в этой истории о заговоре нет ни слова правды, – проникновенно сказал Мельцер, – и что Чезаре да Мосто мне не просто безразличен, он мне отвратителен. Нет, Лазарини нужно только вывести меня из игры. А для этого все средства хороши.
Всю следующую ночь Мельцер и Симонетта не находили себе места. Они боялись, что Лазарини соберет отряд сорвиголов, которых можно было нанять возле арсеналов всего за пару скудо, и пришлет их на Мурано. Не зная, что теперь делать, зеркальщик даже подумывал о бегстве. Но Симонетта напомнила ему, что нехорошо бросать все это – дом, мастерскую, и, кроме того, если они убегут, не станет ли это признанием собственной виновности? Поэтому они молча лежали в объятиях друг друга, не смыкая глаз, пока наконец над Каналом Онделло не забрезжил рассвет.
Этой ночью каждый из них принял собственное решение. Когда Мельцер, как обычно, ушел в свою мастерскую, Симонетта незамеченной вышла из дома, чтобы направиться к причалу возле Фондамента Джустиниани, откуда отправлялись баржи на Каннарегио и к Сан-Марко.
Но прежде чем Мельцер начал приводить свой план в исполнение, один из его помощников указал ему на подозрительную фигуру, слонявшуюся в конце переулка, где стояла мастерская. Мельцер тут же узнал египтянина Али Камала. С тех самых пор как зеркальщик прибыл в Венецию, они не виделись, и Мельцер почти забыл об Али.
– Как ты нашел меня? – удивленно спросил зеркальщик.
Али потупился и, не глядя на Мельцера, ответил:
– Много чего можно узнать, если проводить дни напролет на Рива дегли Скиавони, где причаливают большие корабли.
Мельцер не выдержал и рассмеялся.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что промышляешь в Венеции тем же ремеслом, что и в Константинополе?
– Не совсем, мастер Мельцер, – возразил Али, – не совсем. В Константинополе я крал для толстых владельцев складов. Здесь я работаю на себя.
– Вот как, ты называешь это работой!
– Ну, я снял в арсеналах сарайчик, мне помогают несколько уличных мальчишек. Вы же знаете, мастер Мельцер, мне приходится кормить большую семью.
– А как ты меня нашел?
– Это совсем не трудно, когда живешь в гавани. Я услышал об индульгенциях. Одни утверждали, что их написал сам дьявол, другие рассказывали о чернокнижнике из Германии, который умеет писать так же быстро, как дьявол. Тут я подумал, что это могли быть только вы, мастер Мельцер.
– Об этом говорят люди на Рива дегли Скиавони? Я имею в виду, не таясь?
– Что значит «не таясь»? Об этом рассказывают шепотом, прикрыв рот ладонью. Преимущество мое состоит в том, что все считают меня глупым египтянином, который годится лишь на то, чтобы таскать их мешки, но совершенно не способен понять, что говорят венецианцы. А я ведь знал итальянский язык еще в Константинополе.
– Но ты пришел не для того, чтобы сказать мне об этом!
– Боже мой, нет, конечно. Я подслушал разговор двух прилично одетых людей. Я не знаю ни одного, ни другого, но они оба вели себя так, словно принадлежат к Совету Десяти. В разговоре всплыло ваше имя: мол, человек по фамилии Мельцер прячется на острове Мурано и своим «черным искусством» подвергает Серениссиму опасности. Они сказали, что это государственная измена и вас привлекут к суду.
Зеркальщик долго и молча глядел на Али Камала, затем произнес:
– Однажды ты меня обманул, но однажды ты же помог мне в тяжелой ситуации. Мне хотелось бы знать, какие цели ты преследуешь сейчас.
Египтянин поднял руку для клятвы и воскликнул:
– Клянусь жизнью моей матери, можете поверить мне, мастер Мельцер, я желаю вам исключительно добра! Я говорю вам правду! – И, поколебавшись, добавил: – Но если мое сообщение окажется полезным, мне было бы приятно получить небольшое вознаграждение.
Несмотря на то что ситуация представлялась зеркальщику весьма серьезной, он не удержался и ухмыльнулся. В любом случае, намерение Али получить за свое сообщение деньги подтверждало искренность египтянина. Поэтому Мельцер вынул из кармана золотую монету и протянул Али.
Тот притворился возмущенным.
– Это не все, что я хотел вам сказать! Послушайте меня. Завтра с рассветом от причала Фондамента Джустиниани отходит галера со стеклянными товарами. Она держит курс на Триест, и капитан не станет задавать вам вопросы, если вы назовете мое имя.
– А Симонетта?
– Он не станет спрашивать вас ни о чем. В Триесте – это в дне пути отсюда – вы пока что будете в безопасности.
Али протянул руку, и Мельцер снова полез в карман и вынул второй золотой.
– Ты настоящий дьяволенок, египтянин! – заметил зеркальщик, протягивая Али Камалу монету.
Предложение египтянина как нельзя лучше подходило для решения, которое принял ночью Мельцер: бросить мастерскую и бежать. Теперь же, когда Али Камал подготовил ему путь, Мельцер понял, что это очень хорошая идея, и готов был немедленно претворить ее в жизнь.
– Послушай, египтянин, это самое ценное, что у меня есть! – Мельцер указал на ряд небольших деревянных ящиков, стоявших под окном. Каждый ящик был разделен на отсеки разной величины, и в них без какой-либо системы лежали буквы всевозможного калибра. При взгляде на буквы Мельцер загорелся, словно художник, написавший картину, и сказал, не отводя взгляда от магических ящичков:
