В поезде

Константин Яковлевич Ваншенкин В поезде

Лейтенант-пограничник, высокий, чернявый, приезжал в отпуск после училища к родителям, в южный город, женился и теперь вез жену на заставу. Получилось все быстро и неожиданно. Девушка, с которой он гулял до училища и которая обещалась его ждать, уехала поступать в институт куда-то на Урал и там вышла замуж, – он уже давно знал об этом. Ребят знакомых в городе почти не осталось. Он болтался, не зная, куда себя деть, часами валялся на пляже и как-то, уже к концу отпуска, встретил на бульваре свою одноклассницу, разговорился, и словно искра ударила между ними. Неделю они почти не расставались и за три дня до отъезда сыграли свадьбу, – расписаться им разрешили в виде особого исключения.

И вот теперь, еще ошеломленные происшедшим, еще не опомнившись, они ехали в купированном вагоне на далекую заставу, ехали в свое свадебное путешествие. И, как поезд на стыках, уже отстукивал дни их медовый месяц.

Соседи по купе их сковывали, и поэтому они с утра стояли у окна в коридоре. Он обнял ее за плечи, она прижалась к нему, взволнованная, испуганно глядя круглыми серыми глазами. По коридору вагона гулял сквозняк, и лейтенант набросил ей на плечи свой китель, она немного стеснялась других пассажиров. Потом она захотела пить, он пошел по проходу за водой, уронил чашку, опустился на корточки, подбирая крупные осколки, и, смеясь, сказал проводнице: «К счастью!»

Они снова стояли в коридоре. Через два или три купе от них ехал офицер с семьей. Он подошел к ним – в синих с малиновым кантом брюках навыпуск и в белой майке – и спросил лейтенанта, не сыграет ли тот в шахматы или в преферанс.

Лейтенант отказался.

Офицер был еще не старый, но голову его покрывали полуседые слипшиеся кудряшки, словно голова была намылена, но волосы не промыты, и мыло засохло. А на тыльной стороне руки, от запястья к локтевому сгибу, была – они заметили – татуировка: женщина в лифчике и трусах на фоне моря – трех извилистых линий. Они заметили и, когда офицер отошел, обменялись взглядом, рассмеялись и тут же забыли об этом.

Офицер ехал с семьей: с шестилетней серьезной и самостоятельной девочкой, годовалым сыном и женой, которая иногда проносила по проходу эмалированный горшок с крышкой. Это была солидная женщина в тренировочных сатиновых шароварах, лакированных туфлях на пробке и панбархатной безрукавке. И девочка, серьезная, деловитая, в мать, брала на руки брата, крепко держа, выносила в коридор и говорила: «Видишь, березка? Бе-рез-ка…»

А эти двое все стояли и смотрели в окно, ничего не видя и не запоминая. Потом они пошли в вагон- ресторан, где было совсем еще пусто, сели у окна, заказали шампанского и, чокаясь, смотрели друг на друга. Поезд шел быстро, и впереди, после пересадок и других поездов, в конце их свадебного путешествия их ждала глухая застава, напряженная, строгая жизнь, тяготы и тревоги. Им еще предстояло научиться все это выдерживать, суметь все это пройти, как до них умели это другие.

Наступило обеденное время, вагон-ресторан начал наполняться пестрой поездной публикой, а они все пили шампанское, смотрели друг на друга, к ним за столик никто не садился.

Потом пришел сосед-офицер с женой и детьми, он был теперь в кителе и оказался капитаном. Они сели за их столик, и тут же к ним подошла официантка, и жена капитана деловито заказала обед, малышу молоко и манную кашу, остальным обычное: борщ, ромштекс, компот. Мужу она по его просьбе неохотно взяла портвейна, сама пила пиво, налив немножко и дочке. Молодожены снова заказали шампанского.

Лейтенант посмотрел в окно на близко бегущую землю, на быстро меняющиеся столбики с цифрой, – через каждые сто метров – раз, раз, раз, – и сказал, обращаясь к жене и капитану:

– Я когда в училище учился, пришла телеграмма: братан разбился, положение тяжелое. Старший брат, он в Воронежской области, в совхозе работал, зима была, он поехал в район на мотоцикле, одна еще доярка в коляске сидела, на совещание ехали. Ну, стемнело, метель, видимость плохая, и двигатель отказал. А сзади грузовик шел без фар, ну и налетел. Доярка – сразу, а братана в больницу. Без сознания, положение тяжелое. Меня отпустили, я чемодан брать не стал, взял в вещмешок кой-каких продуктов, поехал. А мне, если до станции ехать, потом сорок пять километров добираться еще нужно, а так поезд проходит рядом. Ну, я решил прыгнуть…

Он зажмурился, покрутил головой и ясно представил себя тогдашнего, в золотых курсантских погонах, с вещмешком на спине. Он вышел ночью в тамбур, там было холодно, тесно прижавшись, стояла парочка, на него они не обратили внимания. Он открыл дверь, близко и жутко неслась внизу белая земля, он сел, свесил ногу, нащупал ступеньку, ухватился одной рукой за поручень, повисел несколько секунд, услышал писк наверху, в тамбуре, а здесь, рядом, тяжелый грохот колес и отпустился. Он полетел, зарылся лицом в жесткий снег, а вещмешок стукнул его по затылку…

– Только боялся о столбик удариться, при такой скорости – все… Ну, в больницу прихожу утром, самый первый приехал из всей родни, а братан очнулся: ты, говорит, чего тут делаешь? Что у тебя случилось?

– Живой остался? – спросила жена капитана.

– Живет, ничего.

– Он живет, а ты бы мог уже не жить, – сказала жена лейтенанта.

– А у нас тоже, – задумчиво улыбнулся капитан, – поезд прямо мимо деревни проходил. В базарный день едут из города мужики, бабы, темно уже, так обязательно кто-нибудь стоп-кран сорвет. Разве в темноте найдешь? Безобразие, конечно…

Жена капитана расплатилась за обед, и они ушли, а молодожены еще посидели в уже опустевшем вагоне-ресторане. Потом они вернулись к себе и снова стояли у окна в коридоре, опять вышел капитан и опять в белой майке, постоял рядом и, перехватив взгляд лейтенанта, объяснил:

– Молодой был, глупый. Сделал наколку – голая женщина. Потом поехал учиться, с девушками познакомился, летом неудобно, длинный рукав носил. Стал сводить, на бойню ездил, мясо, понимаешь, парное прикладывал, ничего не помогает. А потом один друг, спасибо, надоумил. А ты, говорит, приодень ее. Трусы наколи ей и бюстгальтер. Ну, я еще раз помучился, в купальный костюм ее нарядил. Теперь ничего, верно?

Они переглянулись и дружно засмеялись.

Садящееся солнце висело над полем на уровне их поезда, его лучи затопляли коридор, и когда