– Мать боится, – сказал он доверительно. – Думает, не сдам из-за футбола.
– А за меня мама спокойна. Ну, а папа тем более.
– У меня отец тоже… А твой что, на Хасане был?
– Да, он во многих местах был. Понял?
– Понял. В Испании? А сейчас он где?
– Служит. Там старших классов нет, вот мы и приехали сюда к тете, к маминой сестре.
Разговор получался неожиданно простой и серьезный.
На углу они остановились, и она опять стояла от него неправдоподобно близко. Он видел рядом ее нежно-красный рот, отчетливого, завершенного рисунка, и все в ней было как бы очерчено – грудь, ноги, трогательно подстриженная сзади шея.
Она тоже внимательно и быстро посмотрела на него.
– Я тебя как-нибудь в гости позову. Придешь?
– Конечно, приду, – ответил он. – Ты чего смеешься?
– Потом скажу.
День выдался жаркий. Когда Игорь шел к дому, у него под ногой пружинил, вдавливался местный асфальт, на нем оставались медленно затекающие отпечатки.
9
Экзамены он сдал, по основам дарвинизма получил пятерку, а за сочинение четверку, тему взял Чернышевского «Что делать?» и ни одной ошибки не допустил, у него была врожденная грамотность, но написал, что Рахметов мог бы для тренировки воли и тела подобрать упражнения получше, чем спать на гвоздях. Этого ему Галина Ефимовна не простила. Ну, а остальные – птицы-тройки. Теперь они все были свободны – только Паша Сухов еще сдавал – и готовились к игре с «Локомотивом». Игры, собственно, должно было состояться две – на их поле и на своем – через неделю.
Он встретил ее снова, когда шел на тренировку, шагал по щербатому тротуару, а она ехала навстречу на велосипеде по краю мостовой и была отделена чахлой полоской газона, но сразу заметила его и соскочила с машины. Он перешагнул через одну и другую оградку, приблизился, – как ему показалось, хорошо скрывая радость.
Велосипед был дамский, чуть меньше обычного, ярко-красный, с деревянными ободами на колесах.
Он удивился:
– Наверно, тяжело?
– Ничего. Зато уж «восьмерки» не будет.
Заднее колесо было защищено красно-синей шелковой сеткой, чтобы не попадало платье. А на руле, около звоночка, лежала ее маленькая, но скорее женская, чем детская, рука.
– Откуда такая машина?
– Из Риги. Хочешь попробовать?
Он взялся за седло и руль, его рука коснулась ее руки, и несколько секунд их руки были вместе. Потом он сел, оттолкнулся и поехал. На него оглядывались, а он, сам не понимая, зачем уехал от нее, развернулся и, набрав скорость, резко затормозил.
– Ну как? – она улыбалась.
– Жалко, рамы нет, – нашелся он наконец, – я бы тебя посадил. – И действительно очень захотел этого: она впереди на раме, сидит, свесив ноги, ее волосы возле его лица. Но своего велосипеда у него, конечно, не было.
Они стояли на краю мостовой, между ними был ее красный велосипед, они оба держались за него, едва ощутимо касаясь друг друга руками. Она говорила, он близко смотрел на ее губы.
– В субботу вечер в школе. Придешь? Я тебя буду ждать.
– Ты знаешь, я не могу. У меня игра на выезде.
– Конечно, я понимаю.
– Ты знаешь, никак невозможно, – повторил он почти с отчаянием.
Ужасно не повезло, что так совпало, но в глубине души он сознавал, что это не было жертвой и что, если бы ему приказали, заставили остаться с ней на вечере, это тоже было бы ужасно.
– С «Локомотивом»?
– Да, а через неделю, в ту субботу, здесь. – И пригласил, так же как она: – Придешь? Я буду ждать.
– Наверно, приду, – сказала она просто.
На тренировку он опоздал, но Кубасов не сделал ему замечания. Когда играли в двое ворот, кто-то из ребят крикнул:
– Алтын, ты чего сегодня как вареный?
10
Паровозоремонтный завод был предприятием богатым. Команда, как и взрослая, одета в шелковые красные футболки с двумя белыми продольными полосами и в белые, тоже шелковые, с красным лампасом, трусы. Все рослые, здоровые, – чапаевцы рядом с ними выглядели мелковато.
