- Лаура Валюбер участвует в сбыте краденого, она лжет, она растит дочь на деньги, полученные от преступной группировки, - и ее друг епископ закрывает на это глаза, а ее дочь находит это забавным. Но во всей этой истории отвратителен один только я, так получается?
- Да, примерно так, - сказала Габриэлла.
- Значит, судьба матери вас не волнует?
- Нет, почему же. Ее судьба волнует меня с тех пор, как вы стали проявлять личную заинтересованность в этом деле. Вы так надавили на Тиберия, что у него сдали нервы, он выскочил отсюда как ненормальный. Тиберия легко вывести из себя, когда речь заходит о маме, он сразу теряет голову. Он - но не я. Потому что я знаю: вам никогда не одержать над ней верх. Она посмотрит на вас, засмеется или, быть может, заплачет - и пойдет дальше, а вы, бросившись на нее с размаху, расшибете голову о стену.
- Я же сказал: падение, - пояснил Вителли.
- Ваша мать убила собственного мужа… Неужели этот ужас ничего для вас не значит?
- Ужас - понятие растяжимое, - сказала Габриэлла. - Можно быть ужасным, прихлопнув муху, и можно быть великолепным, убив человека. Лоренцо, с меня довольно.
До сих пор Валансу удавалось сохранять относительное спокойствие, он говорил себе, что так или иначе получил то, за чем шел: ему подтвердили, что Габриэлла регулярно получала деньги, грязное происхождение которых ни для кого здесь не было секретом. И всех здесь это забавляло, кроме Анри Валюбера, которого это свело в могилу. Валанс поставил стакан на стол и вздохнул. Остается только дополнить отчет этими подробностями. И уехать.
- Ваша подопечная - чудовище, монсиньор.
- Вы в этом не разбираетесь, - ответил Вителли.
- С каких это пор епископы стали разбираться в женщинах?
- Очень давно. С незапамятных времен, - ответил епископ.
- А что вы собирались мне сказать утром?
- Теперь это уже не имеет значения. Идите искать вашего убийцу, а я займусь моим.
- Вы отворачиваетесь от реальности.
- Ну и что?
Лоренцо Вителли тихо закрыл дверь за Ришаром Валансом и послушал, как тот спускается по лестнице.
- Я хорошо держалась, Лоренцо?
- Великолепно. Ты была великолепна, дорогая.
- Я совсем вымоталась.
- Цинизм не дается так легко, тут нужна привычка. Поначалу он утомляет, но это в порядке вещей.
- Как ты думаешь, он занервничал?
- Думаю, задора у него поубавилось, хотя сам он пока этого не заметил. Но со временем заметит. Для такого, как Ришар Валанс, эмоциональные собеседники вроде Тиберия - просто находка, разговор с ними его вдохновляет. Этого надо избегать во что бы то ни стало. Надо угнетать его полным равнодушием, любым способом давать ему понять, что его действия выглядят неоправданными. И тогда, не отдавая себе в этом отчета, он пойдет на попятный. Я не вижу другого способа от него избавиться.
- И все-таки мне страшно. Ты ведь не веришь ни одному его слову, да?
- Я уверен, что это не Лаура убила Анри.
- Ты сейчас думаешь о чем-то другом?
- Верно.
- О чем-то таком, что тебе неприятно?
- Опять-таки верно.
- Что ты намерен делать?
- Ждать.
- А это не опасно?
- Может быть.
- Я люблю тебя, Лоренцо. Постарайся быть осторожнее.
Габриэлла смотрела в пространство, вертя пальцами сигарету.
- Ты думаешь о Ришаре Валансе? - спросил Лоренцо. - Ты чувствуешь, что от него, как ни странно, исходит неодолимое обаяние, и пытаешься понять, в чем оно заключается?
- Лоренцо, ты - тип священника, который я обожаю. Только начинаешь думать о чем-то, и вот оно уже расшифровано, сформулировано и аккуратно разложено на столе Ты не представляешь, как это успокаивает. Должно быть, к тебе в исповедальню стоит длинная очередь.
Епископ рассмеялся.
- Так у тебя есть ответ насчет Ришара Валанса?
- Такие ответы надо находить самой, дорогая.
- Противный хитрюга. Останешься у меня ужинать? Знаю, уже поздно, но сегодня пятница.
- Пятница… - произнес Лоренцо. - Значит, едим рыбу.
XXI
Всего несколько часов назад Ришар Валанс вышел из гостиницы, ощущая абсолютную уверенность в своих силах, а теперь он злился из-за того, что растерял эту уверенность за такое короткое время. Валанс быстро шагал по улице. Он чувствовал, что этот лощеный подонок в сутане и его сучка-воспитанница оставили его в дураках. Ему никак не удавалось восстановить боевой дух. Так бывает, когда передвигаешь тяжелый шкаф, а потом не получается поставить его на прежнее место, обрисованное мелом на полу. Или когда не можешь сложить рубашку так, как ее сложила продавщица в магазине. Складываешь аккуратно, по сгибам, а потом видишь, что сложил не идеально, как было раньше, а по-новому, по-своему.
Если бы Тиберий привязался к нему сейчас, он не проявил бы к парню такую неоправданную снисходительность. Досталось ему этим вечером: сначала - пощечина от юного психопата, потом - презрение девчонки и надменные разглагольствования ее сутенера в сутане. Он умел держать удар, выдыхался не скоро, но на сегодня с него явно было достаточно. Ему надо было поесть и выспаться. Это поможет вновь обрести спокойствие. Завтра нужно зайти к Руджери, отдать ему отчет и вскочить в первый же миланский поезд. Затем дождаться реакции министра и решить, что делать дальше. Конечно, придется искать другую работу. Его трусоватый коллега Поль обгрызет себе все ногти, когда узнает, что он растрезвонил правду на весь мир. Ну и что, подумаешь, ногти. Он ни перед кем не будет оправдываться. Внезапно он почувствовал, что у него подгибаются колени, и прислонился к стене. Да, он проголодался, это точно.
XXII
А в это время трое молодых людей встретились на улице, в темноте: Тиберий лежал на спине, подложив руки под голову, Клавдий сидел рядом, Нерон стоял.
- Может, тебя овеять опахалом? - нежно спросил Нерон.
- Нерон, - сказал Тиберий, - неужели это обязательно - все время быть невыносимым?
- Мне не нравится, когда ты ночью лежишь на тротуаре и с идиотским видом пялишься на звезды. Тут, знаешь ли, люди ходят, они смотрят на тебя. А ты, поверь мне, нисколько не похож на прекрасное античное
