— Нет, — на всякий случай солгал Адамберг.
— Как это удобно — каждый раз отвечать «нет», верно? Как это удобно — ничем не дорожить! Воспарять ввысь, пока другие вкалывают здесь, на грешной земле.
— Ввысь — это куда?
— В поднебесье. Не зря же тебя прозвали «Ловец облаков».
— Ты хорошо информирован.
— Ага. Про тебя все можно найти в интернете. Увидеть твою рожу, узнать о твоих подвигах. Например, о том случае, когда ты гнался за одним типом в порту Лориана, а в итоге он бросился в воду.
— Он не утонул.
Из-под двери опять послышалось мяуканье, в нем звучала паника, мольба о помощи.
— Черт, да что с ней такое?
— Наверно, у нее беда. Она недавно в первый раз окотилась и плохо справляется с материнскими обязанностями. Предположим, один из котят залез куда-то, а вылезти не может. Но нам плевать на него.
— Это тебе плевать, потому что ты мразь и тебе ни до кого нет дела.
— Ну если так, открой дверь и посмотри, что с ней.
— Еще чего. Стоит мне выйти — и ты сразу смоешься, гнида.
— А ты запри меня в кабинете, там на окне решетка. Забери оба ствола, и все будет нормально. Ты же круче меня, так докажи это.
Держа Адамберга под прицелом, парень обшарил взглядом кабинет.
— Сиди смирно, понял?
— Найдешь котенка — возьми его снизу, под животик, или за шиворот, а голову не трогай.
— Надо же, — злобно хихикнул парень. — Прямо не комиссар, а ласковая мамочка.
Потом засмеялся громче и запер дверь на задвижку. Адамберг подошел к окну и прислушался: в саду раздался скрежет, как будто передвигали деревянные ящики для фруктов, а затем голос Лусио:
— Ветер повалил ящики, а под них залез котенок, и теперь он в ловушке. Пошевеливайся, hombre, ты же знаешь, у меня только одна рука. А это еще кто? И почему вы с двумя пушками?
Властный голос Лусио словно прощупывал землю тростью с железным острием.
— Я родственник комиссара. Он тренирует меня по стрельбе.
Неплохо придумано, решил Адамберг. Лусио с почтением относился к семейным узам. Опять заскрежетали ящики, потом раздалось едва слышное мяуканье.
— Вы его видите? — спросил Лусио. — Он ранен? Я не выношу крови.
— А вот я обожаю кровь.
— Если бы вы видели, как у вашего деда под градом пуль лопается живот и оттуда выпадают кишки, а из вашей оторванной руки фонтаном бьет кровь, вы бы так не говорили. И чему только учила вас мать? Отдайте котенка, я вам не доверяю.
Полегче, Лусио, полегче, стиснув зубы, прошептал Адамберг. Черт возьми, это же Кромсатель, неужели ты не понимаешь, что такой тип может сорваться в любой момент и раздавить котенка каблуком сапога, а тебя самого размазать по полу в сарае? Придержи язык, отбери у него котенка и поскорее уходи к себе.
Хлопнула наружная дверь, послышались тяжелые шаги, приближающиеся к кабинету.
— Застрял, паршивый слабак, под упавшими ящиками и не мог выбраться наружу. Совсем как ты, — добавил он, усаживаясь напротив Адамберга. — А с соседом тебе не повезло, он зануда. Вейль куда занятнее.
— Я сейчас выйду отсюда, Кромс. Терпеть не могу долго сидеть на месте. Это единственная вещь, которая действует мне на нервы. Но зато действует очень сильно.
— Да ну? — осклабился парень, наставив на него револьвер. — Подумать только, легавому обрыдло сидеть тут со мной, легавый хочет выйти.
— Ты все понял правильно. Видишь этот пузырек?
Адамберг держал двумя пальцами крошечную, наполненную коричневатой жидкостью пробирку, по размеру не больше, чем бесплатный образец духов.
— Очень тебе советую: выслушай меня, прежде чем хвататься за ствол. Видишь эту штуковину? Если я ее откупорю, ты умрешь. Меньше чем за секунду. Точнее, за семьдесят четыре сотых и четыре тысячных доли секунды.
— Ах ты гад, — прорычал парень. — Вот почему ты передо мной выпендривался, да? Вот почему тебе не было страшно?
— Погоди, я еще не все объяснил. Чтобы снять пушку с предохранителя, тебе потребуется шестьдесят пять сотых секунды; чтобы нажать на спуск — пятьдесят девять сотых. Время пролета пули — тридцать две сотых. В целом получается одна и пятьдесят шесть сотых секунды. То есть ты умрешь раньше, чем в меня попадет пуля.
— Что за дрянь в этой пробирке?
Парень встал и начал пятиться назад, держа Адамберга под прицелом.
— Нитроцитраминовая кислота. Смешиваясь с воздухом, она превращается в отравляющий газ.
— Тогда ты сдохнешь вместе со мной, гнида.
— Ты опять не дослушал. Всем, кто работает в полиции, вводят антидот — делают регулярные подкожные инъекции в течение двух месяцев, и можешь мне поверить: удовольствие еще то. Если я сорву пробку, тебе конец: сердце раздуется, как пузырь, и лопнет. Что касается меня, то я три недели буду мучиться рвотой и поносом, кожа покроется сыпью, волосы вылезут. А потом все пройдет, и я буду как новенький.
— Ты этого не сделаешь.
— С тобой, Кромсатель, я сделаю это не задумываясь.
— Сукин сын.
— Да.
— Ты не можешь просто так убить человека.
— Могу.
— Что ты хочешь?
— Чтобы ты положил оба ствола на пол, открыл ящик буфета, достал оттуда две пары браслетов и защелкнул одну пару у себя на щиколотках, а другую — на запястьях.
— Вонючий легавый.
— Да. Но ты все же поторапливайся. Может, я и люблю витать в облаках, но когда спускаюсь на землю, то действую очень быстро.
В бессильной ярости парень смел со стола бумаги, которые разлетелись по всей комнате, бросил кобуру на пол. Потом завел руку за спину.
— Ты поаккуратнее с револьвером. Когда прячешь ствол под одежду, не надо запихивать его слишком глубоко. Особенно если на тебе такие узкие джинсы. Одно резкое движение — и продырявишь себе задницу.
— За пацана меня принимаешь?
— Ты и есть пацан, сопляк и вдобавок еще дикий зверь. Но ты не идиот.
— Если бы я не велел тебе одеться, у тебя бы сейчас не было этой пробирки.
— Точно.
— Но я не хотел видеть тебя нагишом.
— Понимаю. Ты и Воделя не хотел видеть нагишом.
Парень осторожно вытащил револьвер из-за джинсов и бросил на пол. Открыл ящик буфета, достал оттуда наручники, а потом вдруг обернулся и рассмеялся: это был странный смех, который резал уши так же сильно, как надрывное кошачье мяуканье несколько минут назад.
— Значит, ты не понял, Адамберг? Ты так ничего и не понял? По-твоему, я заявился бы сюда, если бы думал, что меня могут арестовать? Пошел бы на такой риск ради удовольствия повидаться с тобой? Ты еще не усек, что, раз я здесь, значит, ты не сможешь меня арестовать? Ни сегодня, ни завтра — вообще никогда? Ты помнишь, зачем я здесь?
