– Помню.
– У тебя, наверно, своих дел по горло?
– Это точно.
– У меня тоже.
Снова повисло молчание. Когда они говорили, изо рта вырывалось облачко пара. Черт, до чего же холодно.
– Ты помнишь, что, возможно, здесь несчастный случай или стечение обстоятельств?
– Я все помню.
– Посмотри список. У меня уже двенадцать человек. Девять мужчин, три женщины. Крупных и маленьких собак я отбрасываю. По моему разумению, пес был средних размеров.
Марк пробежал глазами список. Краткие описания, возраст, повадки. Он перечел все несколько раз.
– Я устал и хочу есть, – сказал Кельвелер. – Можешь меня заменить на несколько часов?
Марк кивнул и вернул Кельвелеру список.
– Оставь себе, он тебе вечером понадобится. У меня два пива осталось, хочешь?
Они молча выпили по бутылке.
– Видишь, мужик идет, вон там, дальше, справа? Не смотри прямо, смотри украдкой. Видишь?
– Вижу, и что?
– Это опасный тип, бывший палач, а возможно, и того хуже. Ультрареакционист. Знаешь, куда он ходит вот уже почти неделю? Черт, да не пялься ты так, уткнись в свое пиво.
Марк сделал, как было велено. Уставился на горлышко своей бутылки. У него не получалось глядеть украдкой, да еще в темноте. Честно говоря, он ничего не видел. Только слышал голос Кельвелера, шептавший над ухом:
– Он идет на третий этаж дома напротив. Там живет племянник депутата, у которого свой путь. И мне хотелось бы знать, с кем он и знает ли об этом депутат.
– Я думал, что все дело в собачьем дерьме, – прогудел Марк в бутылку.
Когда дышишь в бутылку, выходят потрясающие звуки. Будто ветер на море дует.
– Это другая история. Депутата я оставил Венсану. Он журналист и прекрасно с этим справится. Он вон там, на другой скамейке, видишь, парень спит.
– Вижу.
– Можешь поднять голову, реакционист уже наверху. Только веди себя естественно. Эти ребята смотрят в окна.
– Вон собака, – заметил Марк, – средних размеров.
– Отлично, записывай, идет сюда. 18.42, скамейка 102. Женщина за сорок, волосы темные, жесткие, средней длины, высокая, худощавая, не слишком привлекательная, хорошо одета, обеспеченная, синее, почти новое пальто, брюки. Идет от улицы Декарта. Погоди, пес решил пописать.
Марк глотнул пива, пока пес мостился у дерева. Будь немного темнее, написал бы прямо ему на ботинки. Совсем отупели эти парижские собаки. Рассеянная хозяйка покорно стояла рядом.
– Пиши, – сказал Кельвелер. – Возвращаются тем же путем. Пес средних размеров, рыжий спаниель, старый, усталый, хромой.
Кельвелер залпом прикончил пиво.
– Ну вот, – пояснил он, – так и продолжай. Я вернусь позже. Хорошо? Не замерзнешь? Можешь заходить в кафе, от стойки видно, кто проходит. Только не вертись на лавочке как чумовой, сиди спокойно, будто пришел пива выпить или ждешь женщину, а она все не идет.
– Я знаю.
– Через два дня у нас будет список завсегдатаев. Потом начнем слежку, чтобы узнать, кто они и где живут.
– Ясно. Что это у тебя в руке?
– Это моя жаба. Надо ее освежить слегка.
Марк стиснул зубы. Ну конечно, этот тип чокнутый. А теперь и он влип.
– Не любишь жаб, да? Он безобидный, мы с ним болтаем, вот и все. Бюфо – его так зовут, – слушай меня внимательно: парня, с которым я разговариваю, зовут Марк. Он родня Вандузлера. А родня Вандузлера – наша родня. Он будет следить за собаками вместо нас, пока мы поужинаем. Усек?
Кельвелер поглядел на Марка:
– Приходится все ему объяснять. Жутко бестолковый.
Луи улыбнулся и сунул Бюфо в карман.
– Нечего так смотреть. Жабы очень полезны. Чтобы до них дошло, приходится все очень упрощать, иногда это нервы успокаивает.
Кельвелер улыбнулся еще шире. У него была особенная улыбка, заразительная. Марк улыбнулся в ответ. Подумаешь, жаба. За кого тебя люди примут, если будешь бояться жаб? Да, Марк ужасно боялся
