– Она вообще не хочет, чтобы устраивали облаву. Она думает, его здесь нет, он в другом месте.
– А Полуночник?
– Полуночник в горе.
– Он за облаву?
– Не знаю. С тех пор, как он обнаружил этих овец, его как заклинило.
– А ты-то что думаешь, Солиман?
В эту минуту Лоуренс вошел в овчарню, протирая глаза и безуспешно пытаясь свыкнуться с темнотой. Да, он все-таки прав, французы такие нечистоплотные: помещение насквозь пропиталось запахом грязной шерсти и мочи. Следом за Лоуренсом шла Сюзанна – она, по его мнению, тоже крайне неприятно пахла, – а за ней на почтительном расстоянии шествовали оба полицейских, а также мясник, которого Сюзанна тщетно пыталась спровадить.
– Только у меня есть холодильная камера, а значит, мне этих овец и увозить, – отрезал он.
– Черт, навязался на мою голову, – сердито проворчала Сюзанна. – Полуночник закопает их здесь, в Экаре, похоронит с почестями, как павших на поле боя.
Сильвену пришлось смириться, но он все же последовал за Сюзанной. Полуночник остался у дверей. Он нес стражу.
Лоуренс поздоровался с Солиманом, опустился на колени рядом с трупами овец. Он их перевернул, осмотрел раны, раздвинул окровавленную шерсть, пытаясь найти четкие отпечатки зубов. Подтащил поближе к двери молодую овцу, внимательно изучил след от смертельного укуса на ее горле.
– Соль, принеси лампу. Посвети ему, – приказала Сюзанна.
Лоуренс склонился к ране в желтом пучке света.
– Следы коренных зубов едва заметны, а клыки вошли глубоко, – пробормотал он.
Он подобрал с пола соломинку и погрузил ее в сочащееся кровью отверстие с краю.
– Что ты там ковыряешь? – забеспокоилась Камилла.
– Зондирую рану, – невозмутимо ответил Лоуренс.
Канадец вытащил соломинку и отметил ногтем глубину раны. Молча передал Камилле соломинку, взял другую и промерил среднюю часть раны. Потом быстро поднялся и вышел на свежий воздух, все так же прижимая соломинку ногтем большого пальца.
– Теперь делай с ними, что хочешь, – бросил он Полуночнику. Тот молча кивнул.
– Соль, найди мне линейку, – попросил Лоуренс.
Солиман стремительно сбежал по тропинке к дому и минут через пять вернулся с портняжным метром Сюзанны.
– Теперь меряй. – Лоуренс протянул ему обе соломинки, держа их как можно ровнее – Меряй, только точно.
Солиман осторожно приложил метр к кровавому следу.
– Тридцать пять миллиметров, – объявил он.
Лоуренс поморщился. Он измерил вторую соломинку и вернул метр Солиману.
– Что скажете? – спросил один из жандармов.
– Клык длиной почти четыре сантиметра.
– И что? – снова спросил жандарм. – Это серьезно?
Повисло тягостное молчание. Все что-то прикидывали в уме. Потом начали осознавать.
– Зверь огромный, – подвел итог Лоуренс, кратко выразив общее чувство.
Люди разом засуетились, мгновенно разбрелись в разные стороны. Полицейские попрощались, Соль направился к дому, Полуночник вернулся в овчарню. Лоуренс в сторонке отмыл руки, натянул перчатки, водрузил на голову шлем. Камилла подошла к нему:
– Сюзанна приглашает нас выпить стаканчик вина, чтобы глаза лучше видели. Пойдем.
Лоуренс скорчил недовольную гримасу.
– От нее воняет, – заявил он.
Камилла обиженно выпрямилась.
– Нет, не воняет, – резко возразила она, хотя знала, что Лоуренс прав.
– От нее воняет, – упрямо повторил Лоуренс.
– Не будь свиньей.
Лоуренс встретил сердитый взгляд Камиллы и неожиданно улыбнулся.
– Ладно, – согласился он и снял шлем.
Он пошел за ней следом по тропинке, покрытой высохшей травой, прямо к уродливому каменному дому. Разве он мог запретить французам, по их дурацкой привычке, пить начиная с полудня и портить свое здоровье. Впрочем, и многие канадцы поступают точно так же.
– Так и быть, ты прав, – примирительно сказала Камилла, положив руку ему на плечо. – От нее
