так обвалились, здесь был люк. Он и рухнул вместе с гнилыми креплениями. Зато уцелела деревянная лесенка из свежих, явно современных досок. Они еще не успели потерять свой нежно-желтый цвет.
Я уже спрыгнул, стоял рядом с Ольгой Николаевной.
– Подняться можете?
– Попробую.
Уцепившись за мой локоть, следователь встала. Мы осмотрелись. Подполье не было похоже на фамильный склеп – во всяком случае, мы не наблюдали ниш для захоронений. Оно простиралось под всей площадью часовни, возможно, даже уходило дальше, но этого было уже не рассмотреть. В низком помещении отчетливо слышалось мое и Ольги Николаевны дыхания.
– Фонарик не прихватили, – вздохнул я.
– Почему же нет? – даже немного обиделась Быстрова. – Забываете о моей профессии? – Она вытащила из кармашка миниатюрный, тонкий, как авторучка, фонарик.
Вспыхнул, пронзил темноту лучик яркого света. Его остановила дощатая перегородка. Она не достигала стены ни с одной из сторон; вплотную к ней стоял самодельный стол, заваленный всяким барахлом. Тут уже не виднелось пыли. Вещами, возможно, часто пользовались или вообще разложили их недавно.
– Это уже интересно… – Поводя фонариком из стороны в сторону, Быстрова рассматривала странные предметы.
Ярко-красным лаком отливала экзотическая маска. Тут же находились деревянные палочки с пучками перьев на концах, напоминавшие дротики для игры в дартс. Причем палочки туго обвивали разноцветные шерстяные нитки.
– Маскарадный набор, – не нашелся я, что и сказать – так странно было видеть этнографические экспонаты в подвале православной часовни.
Ольга Николаевна брала вещи осторожно, за краешки кончиками пальцев, как делала бы это при обыске, осматривала и аккуратно возвращала на прежнее место.
– Если бы маскарад… – Она сняла перевернутую картонную коробку, под ней оказалась деревянная шкатулка не то с иероглифами, не то с какими-то другими таинственными знаками на крышке.
Я удивился, как ловко следователь открыла ее замочек тонкой проволочкой – разогнутой канцелярской скрепкой, припасенной в кармане. Внутренности шкатулки оказались выстланы бумажным бархатом. Небольшой тряпичный сверточек, россыпь портновских булавок, спиртовка, скальпель и кусок, как мне показалось, хозяйственного мыла.
– Мыло-то здесь зачем? – спросил я.
– А наличие остального вам понятно? Это, кстати, не мыло, понюхайте и убедитесь.
Я нагнулся и тут же уловил легкий аромат меда – приторно-сладковатый, но манящий.
– Воск?
– Воск. И, кажется, я уже знаю, что будет в свертке.
Быстрова развернула лоскут. Внутри оказалась небольшая, размером с пачку от сигарет, восковая фигурка – женская, обнаженная, вылепленная вполне реалистично, хоть и немного схематически. Даже соски на груди были обозначены, и нарисован темный треугольник внизу живота. Однако реалистичность на этом не заканчивалась. Фигурка была взрезана, из нее торчал скомканный клочок газеты.
– Женщина? Голая? Вам не кажется это странным? – спросила Быстрова, продолжая разглядывать фигурку.
– Мне странно то, что она сделана из воска.
– Но вы же понимаете, о чем я говорю.
Быстрова уже держала в руках плоскую фотокамеру. Ее нагрудные карманы наверняка таили в себе еще много спецсюрпризов. Вспышка раз за разом заливала подземелье яркими, как полыхание молнии, бликами. И тут я рассмотрел то, чего не видел раньше, то, что скрывала от меня темнота. Увидел, сперва не поверил, даже глаза протер, привидение не исчезало. Я остолбенел. В глубине подполья на выложенном кирпичом полу стояла Инесс. Бледная, с растрепанными волосами, в той же одежде, в которой я видел ее в гробу перед нашим моргом. Она смотрела на меня, не моргая, спокойным, почти неживым взглядом. Я не успел к ней рвануться, не успел крикнуть, как она приподняла руку и покачала указательным пальцем – мол, не делай этого.
– Восковые куклы, имеющие портретные совпадения с реальными людьми, – говорила в это время Быстрова, и я ее плохо понимал, – используются в магии, в том числе…
Инесс двинулась, в руке она сжимала сумку. Ту самую, с которой была у меня в квартире. Я не могу сейчас вспомнить, переставляла ли девушка ноги, скорее всего – да. Но мне казалось, что она плывет, парит над полом, как привидение. И в то же время это видение было предельно реальным.
– Что с вами? – Быстрова глянула на меня, перехватила мой взгляд и теперь уже сама смотрела туда же, куда и я. В ее глазах отражалась Инесс, но я был уверен, что следователь ее не видит.
– Нет, ничего, все в порядке, – чуть слышно проговорил я.
Инесс проплыла мимо нас, ступила на деревянную лесенку. Отчетливо заскрипели ступеньки.
– Что это? – уже всерьез забеспокоилась Ольга Николаевна. – Шаги. Кто-то ходит. Наверху?
– Неужели вы не ви…
Я не договорил. Инесс, уже стоя в часовне, повернулась ко мне и приложила палец к губам – мол, молчи. И я замолчал. Быстрова быстро захлопнула деревянную шкатулку, накрыла ее половинкой картонной коробки и зашагала к лестнице.
– Что вы молчите? Вы что-то знаете и молчите, – с упреком сказала она мне.
– Я только слышу то же, что и вы, – соврал я.
Наверху, закрываясь, хлопнула дверь часовни. Я уже не поспевал за Быстровой; она мчалась, как по тонкому льду, не думая о том, что гнилые доски могут обрушиться из-за наших скачков. Слишком поздно я обратил внимание на гул, нарастающий под куполом церкви. Спохватился, когда различил писк, который уже слышал сегодняшней ночью, и глянул вверх. В темноте, царившей в верхней части часовни, шевелилась, разрастаясь, бесформенная масса. Она клубилась, ширилась. Крылатая тень метнулась надо мной, со свистом взрезав воздух, за ней другая, третья… И вот уже всю внутренность храма заполнили мельтешащие крылатые твари. Воздух буквально закипел. Быстрова отчаянно завизжала, замахала руками, отгоняя бесновавшихся перепончатокрылых, заметалась, потеряв ориентацию. Она уже не понимала, где дверь, натыкалась на столбы. Я, прикрывая голову полoй рубашки, подбежал к ней, хотел схватить за руку и потащить к закрывшейся двери, но она испугалась и рванулась так сильно, что мы вместе с ней рухнули на пол возле нижней части гроба. Катались по пыльным доскам, сбивая с себя летучих мышей; они пищали, царапались, кусались. Кровь сочилась из ранок, текла по моим рукам.
– Спасите!
Визг Ольги Николаевны стоял у меня в ушах, заглушая все остальные звуки. Я подхватил с пола обломок доски, стал размахивать им, бить, крошить хрупкие тельца ночных вампиров, размазывать их по полу.
– За мной, за мной! К двери! – кричал я и тащил упирающуюся Ольгу Николаевну к выходу.
Одна из мышей, вдвое крупнее той, какую посадил в банку сторож, с размаху растопыренными крыльями припечаталась к лицу Быстровой. Мне не сразу удалось оторвать ее. Спасительная дверь была совсем близко. Я ударил в нее ногой. Яркий дневной свет хлынул на нас, и мы выскочили на улицу. Я привалился спиной, ощущая, как полчища крылатых тварей бьются в доски с другой стороны. Быстрова все еще махала руками и визжала.
– Все уже, все, – произнес я, и она смолкла. В глазах Быстровой все еще читался ужас, рот перекосило, нижняя губа мелко подрагивала.
– Что это было?
– Летучие мыши. Я подозревал, что они там живут, но не думал, что их столько, – неровно выдохнул я.
За мной доски двери все еще подрагивали, хотя это уже не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось, когда я только захлопнул дверь.
– Подайте мне палку покрепче.
– Зачем?
– Дверь подопру. Не век же мне здесь стоять.
Быстрова отнеслась к просьбе со всей серьезностью. Палка, которую она вытащила из кустов, была
