и они обнялись, как братья.
– Проучи его немного, – обратился Рамирес к тому, кто поселился в моем теле. – Сделай так, чтобы он все понял.
Моя голова опустилась в знак согласия. И этот чужой, захвативший мое тело, уже обращался ко мне. Слова не звучали, я просто понимал, что он хочет сказать. Но при этом ни я, ни, надеюсь, он не могли проникнуть в сокровенные мысли друг друга. Мы оставались отдельными личностями.
– Пошли, – сказал он мне.
Я не мог сопротивляться. Ноги мои уже ступали по шатким доскам часовни, несли меня к выходу. Скрипнула дверь, в лицо ударил свежий ночной воздух.
Шумели, покачиваясь над головой, старые кладбищенские деревья. Ущербный диск луны завис над полуразрушенной колокольней, словно зацепился за нее.
Я ничего не мог сделать. Тот, оказавшийся во мне, вел меня, дышал, двигался за меня. Мне же оставалось только видеть все, слышать и думать. Рамирес смотрел мне вслед и махал рукой, будто прощался.
«Этого не может, этого не должно быть, – отчаянно думал я. – Это бред».
– Не рассуждай вслух, – обратился ко мне тот, кто захватил мое тело.
– Кто ты такой?
– Я – это ты, – мне даже послышался ехидный смешок.
– Я – это я! – крикнул я мысленно своему невидимому собеседнику.
– Докажи.
Я напряг всю волю, сосредоточился, пытаясь вернуть контроль над телом. Страшным усилием мне удалось поднять руку, поднести ее к лицу и пошевелить пальцами. Сил на это ушло столько, словно мне пришлось отжаться от пола раз двадцать.
– Видишь, я могу, – подумал я вслух. – Я это сделал, я победил тебя.
– Не обольщайся. Просто мы с тобой совсем недавно вместе. И эти движения что-то вроде конвульсий, рудимент. Смотри.
И он побежал. Вернее, бежал-то я. Боль, усталость, одышка – все доставалось мне, я не переставал чувствовать. А он вел себя, как угонщик. Гнал чужую машину, не жалея ее.
Хрустел под ногами сухой бурьян, хлюпали, разлетаясь брызгами, лужи. Я уже задыхался, но не мог остановить этот безумный бег.
– Ты мне не верил! – кричал во мне чужой голос. – Теперь веришь? Я сделаю с тобой, что захочу. Не ссорься со мной.
– Ты врешь, ты не можешь быть мной, – отрицал я очевидное и тут же получил красноречивый ответ.
Тот, кто был во мне, бросил меня на землю и даже не позволил подставить руки. Я припечатался лицом к траве. Болела ушибленная грудь.
– Все может быть, милый мой, – прозвучал в голове голос. – А теперь получи немного облегчения и привыкай к своему новому положению. Сядь, отдышись.
Я почувствовал, как внезапно вновь получил контроль над своим телом. Сел, осмотрелся, вытер лицо от росы и прилипших травинок. Метрах в ста от меня тянулся забор дачного поселка. Серебрилось отраженной луной озерцо с водяными лилиями. Горел фонарь, освещая ворота и сторожку Михаила.
– А теперь ты сам пойдешь к сторожке, – предложил мне голос.
– Зачем?
– Странный вопрос. Я же сказал, привыкай к своему новому положению. Теперь так будет всегда. Или ты делаешь то, что говорю тебе я, или я делаю это за тебя.
– Никуда я не пойду!
– Зря… – Мне послышалось искреннее разочарование. – Или ты хочешь разогнаться и со всего размаха врезаться головой в кирпичную стену? Это легко устроить.
Я понял, что проигрываю раунд вчистую. Он мог сделать это со мной. Он не чувствовал моей боли, моей усталости – он просто имел возможность управлять мной.
– Ну так как? Идем сами или головой в стенку?
– Черт с тобой. Твоя взяла. Я иду.
Я поднялся и медленно побрел к воротам. Никто больше не управлял мной. Вроде бы полная свобода. Но я уже знал: стоит сделать шаг в сторону, и вновь отзовется он, напомнит о себе.
Кирпичная стена сторожки поблескивала ночной влагой. В окне, задернутом занавеской, горел свет. Я остановился у крыльца.
– Чего стал? Пришел, так постучи. Видишь, свет горит, значит, человек не спит. Гостей ждет, – подсказало мне мое второе «я».
– Зачем я здесь?
– Не люблю вопросов, – прозвучало зло в ответ.
Меня, помимо моей воли, шатнуло, несильно протерло щекой по шершавому кирпичу.
– Зайдешь, поговоришь за жизнь; может, я тебе позволю и рюмку опрокинуть, – звучало фальшиво. – Что в этом такого? Я тебе предлагаю сделать то, что ты уже делал. Не в поле же тебе ночевать? Постучись.
Я понимал, что меня втягивают во что-то страшное, но все же подчинился, ударил костяшками пальцев в дверь.
– Михаил. Это я, Марат. Можно?
Никто мне не ответил.
– Нажрался и спит, как всегда, – подсказал мне внутренний голос. – Да и стучишь ты, как первоклашка какой – деликатно. Разве настоящие мужики так делают? Входи.
Я потянул дверь, та оказалась не закрыта. В доме было пусто. Скомканные несвежие простыни на диване. На столе традиционная тарелка с подсохшим хлебом и вялым, полупрозрачным салом, пустая бутылка и два залапанных стаканчика.
– Смотри, топор у двери стоит, – радостно сообщил мне внутренний голос. – Бери его, бери.
– Сам возьмешь.
– Ну и возьму, я не гордый.
Топор оказался в моих руках, и тут же вновь начались нравоучения:
– Согласись, так гостей не встречают. Ты, уставший, к приятелю зашел, хотел на ночлег попроситься. А хозяин где-то шляется, не встречает… Наказать его надо. Приглашал же тебя?
Михаилу в эту ночь повезло. Окажись он в сторожке, не знаю, что бы произошло, но наверняка случилось бы нечто страшное и непоправимое. Дачный сторож, на свое счастье, еще вечером прибился к компании студентов, приехавшей на дачу отметить день рождения, напился там и заснул в чужом доме.
– Я ухожу, – заявил я.
– Не стоит. А как же наказание?
Топор в моих руках взметнулся, обух ударил по банкам, стоявшим на полке. Посыпалось разбитое стекло, крупы разлетелись по полу; полка, жалобно скрипнув, повисла на одном гвозде. Я уже не понимал, бью я сам или мной движет вселившийся в меня гопник. Я бросал на постель и крушил топором трехлитровые банки с маринованными огурцами и солеными грибами. Разлетелась на части рамка с горным пейзажем. Сплющился стоявший на пеньке старомодный механический будильник, пружина вырвалась из его корпуса и испуганно задрожала. Лезвие топора опускалось на книжки.
– А теперь нож! Нож! – истерически ревел во мне голос.
Кухонный, хорошо наточенный нож вспарывал подушки, пух разлетался по комнате. Самое страшное, я ощущал, что тоже начинаю получать эмоции от бессмысленного разрушения. Появлялся тупой азарт.
– Окна, окна круши! Всему тебя учить надо…
Обух легко переломил тонкий деревянный переплет дачного окна. Стекло с оглушительным звоном брызнуло на улицу.
– Ваааау!!!!
Я уже не понимал, кричу я или он. Но крик звучал не только в моей голове, он летел над ночными дачами. В ближайших домах загорелся свет, где-то хлопнула дверь, а затем почему-то раздалась заливистая
