и мы случайно встретились… Она, что называется, в ногах валялась, чтобы я ее простил. Дескать, не в себе была, в состоянии аффекта, после того горя, которое на нас навалилось.
– И вы простили?
– Да я и не держал на нее зла. Но жить вместе не хотел. Не любил ее. Никогда не любил. Я пытался ей это втолковать еще раз, и она вроде бы поняла наконец. Жанне от мужа осталось немного денег, и она решила издавать журнал. Сначала это было что-то типа рекламного проспекта – ей удалось договориться с несколькими фирмами, производящими товары для мужчин. Постепенно она сумела из рекламного буклета сделать настоящий журнал, пригласила к себе на работу специалистов этого дела и меня в том числе. Я отказываться не стал, потому что газету, в которой я тогда подвизался, как раз собирались прикрыть, а Жанна больше никаких скользких предложений мне не делала. Некоторое время мы были только партнерами, она предложила мне должность своего зама. Не было повода отказываться. Потом я стал совладельцем «Ягуара». Я думал, что с моей помощью Жанне легче будет тянуть на себе этот тяжелый воз, а оказалось, она при всем при этом еще и не оставляла мысли о том, что мы снова будем вместе.
– Но у вас, наверно, была уже другая женщина? – осторожно поинтересовалась Инна.
– Конечно, женщины были. Я обычный человек… Но как-то все не встречалась настоящая… А когда все же появилась та, на которой я решил жениться, Жанна явилась к ней с фотографиями нашей Верочки. Ракурсы были самыми мерзостными. Жанна специально для этой женщины несколько продолжила расхожую фразу о том, что на детях природа часто отдыхает. На моих она, дескать, отыгрывается, берет реванш за выданную мне чрезмерную мужскую привлекательность.
– И часто Жанна это делала?
– Не часто. Я редко влюблялся. Для проходных женщин (так Жанна их называла) эта тяжелая артиллерия не применялась, потому что в конце концов как-нибудь неожиданно могло вылезти на свет, кто является матерью Верочки.
– А для Лены Кондрашовой? Лене она предъявляла фотографии?
– Думаю, нет… У Жанны еще куча всяких способов борьбы с моими женщинами. Лене я ничего серьезного не предлагал, и Жанна это знала.
– Бедный Женька… – печально проговорила Инна.
– Не знаю… – покачал головой Берт. – Честно говоря, Жанна за столько лет тоже уже измучилась от подобного существования. Может быть, она обрадуется Евгению. Может быть, он поможет ей порвать эту противоестественную связь со мной. Я был бы рад, если бы у них с Антоновым все получилось, раз уж и вы, Инна, ничего против не имеете.
– Думаете, она не скажет Жене о своей дочери?
– Конечно, нет. Да и не надо. Зачем его пугать?
– А вы, Альберт Сергеевич, почему ездите к Верочке? Зачем помогаете этому заведению? Тоже ведь могли сделать вид, что этого ребенка никогда не было в вашей жизни. Думаю, никто не осудил бы…
– Дело не в чьем-то осуждении. То, что ребенок живет не со мной, а в казенном доме, – и так моя вечная боль…
– Ну-у-у… – протянула Инна. – Вы ведь не могли бы организовать ей дома такой медицинский уход…
– Это поначалу не мог, а теперь вполне, но… В общем, Верочка по-прежнему в доме призрения, а я – в стольном граде Санкт-Петербурге! Я вам отвратителен, да?
– Нет, что вы! – поспешила уверить его Инна. – Я вовсе не знаю, как поступила бы сама, случись со мной такая беда…
Альберт налил себе воды из чайника, отпил и выплюнул.
– Ну и гадость! Эту воду я наверно месяц назад наливал в чайник, – сказал он.
– Вы каждый месяц сюда приезжаете?
– По-разному бывает. Иногда реже, иногда чаще. Тянет сюда почему-то. Мне иногда кажется, что я испытываю к Верочке не спонсорские, а, как ни смешно, настоящие отцовские чувства. Мне даже иногда снится, что она выздоравливает. Будто бы бежит ко мне, нежная и красивая, в светлом развевающемся платье, и кричит: «Я здорова, папочка!» Я подхватываю ее на руки, и кружу, кружу… Словом, я не хочу отказываться от этих снов.
Инна взяла у него из рук чайник, вылила из него застоявшуюся воду, а потом открыла кран почти на полную мощность.
– Надо пропустить воду, застоялась в трубах за месяц-то… – глухо проговорила она, разглядывая свое лицо, искаженное блестящими выгнутыми боками никелированного чайника, потом повернулась к Соколовскому и спросила:
– Вы привезли меня сюда, чтобы я увидела живую Верочку прежде, чем Жанна может показать мне ее фотографии?
– Нет, – покачал головой Берт.
– Нет?!
– Конечно же, нет! Сейчас дело не в Жанне, а в вас, Инна…
– Не понимаю…
– На самом деле все просто. Я показал вам свою дочь, чтобы вы все прикинули, взвесили и решили бы для себя…
Он замолчал. Инна поставила чайник под струю воды и дрожащим голосом спросила:
– Что… решила…
– Ну… как что? Готовы ли вы меня принять… с этим моим… несчастьем… с моей Верочкой…
– Знаете, Альберт, я думала, что такие красивые и успешные люди, как вы, счастливы во всем. Я даже не могла предположить, что…
– В каждой избушке свои горюшки, Инна, – перебил ее Соколовский. – Слышали, наверно, такую поговорку.
Она кивнула.
– Вы можете сейчас мне не отвечать, – опять начал Альберт. – Я понимаю, все на вас свалилось неожиданно, а потому нужно время, чтобы разобраться в себе. Мы сегодня здесь переночуем, потому что снова вести машину я уже не в силах. Зато завтра будем в Питере. Вы подумаете обо всем хорошенько и позвоните, если… То есть если вы не позвоните, то я и так все пойму. Совершенно не обязательно отказывать словами. Я не кретин, а вы…
– Замолчите, Берт! – крикнула Инна.
Соколовский испуганно замер. Слышно было только, как журчала вода, переливаясь через верх чайника. Инна подошла к Альберту ближе и еще раз, но уже тихо, повторила:
– Замолчите.
– Да, конечно, – согласился он. – Я что-то излишне разговорился… Простите…
Он отвернулся от Инны и начал вытаскивать из сумки продукты.
– И сумку оставьте в покое! – потребовала она.
Альберт в недоумении обернулся, держа в руках длинный французский батон. Инна подошла к нему вплотную и опять, как в машине, дотронулась пальцами до его щеки. Он выронил батон, прижал ее руку к щеке, а потом осторожно поцеловал в ладонь.
– Я не красавица, Берт, – сказала Инна, освобождая свою руку. – На меня никогда не обращали внимания мужчины. И даже муж, с которым я прожила семнадцать лет, как недавно выяснилось, женился на мне с отчаяния.
– На меня всегда обращали внимание женщины, – ответил Соколовский, – но я никогда не чувствовал себя от этого счастливым.
– Почему вы думаете, что будете счастливы со мной?
– Не знаю… То есть я не знаю, будем ли мы счастливы. Я могу только сказать, что ни к одной, даже самой красивой женщине я не испытывал такого щемящего чувства нежности, как к вам, Инна… Мне хочется заботиться о вас, оберегать… лелеять… есть такое смешное слово… Это со мной первый раз, поверьте…
– Поцелуйте меня, Берт, – попросила она.
Альберт Сергеевич Соколовский, который перецеловал в своей жизни немалое количество женщин, почувствовал, как у него перехватывает горло от чувства, которое он побоялся бы сразу определить
