убедить друга Кидого в необходимости бегства…
С этими мыслями Пандион поехал вместе со своим начальником, Кидого и десятью другими рабами в дальнюю поездку, к развалинам Ахетатона.[48] Молодой скульптор рассекал гладкую поверхность реки веслами, радостно чувствуя стремительный бег лодки по течению. Путь был далек. Надо было проехать чуть ли не три тысячи стадий – расстояние, близкое к тому, которое отделяло его родину от Крита и когда-то казавшееся неизмеримо далеким. Пандион во время этого плавания узнал, что до Великого Зеленого моря – так называли жители Айгюптоса море, на северной стороне которого ждала Пандиона его Тесса, – было вдвое дальше, чем до Ахетатона.
Веселое настроение Пандиона быстро прошло: впервые он ясно представил себе, как глубоко внутри «пенной страны» – Африки он находится, какое огромное пространство отделяет его от берегов моря, где он мог бы надеяться на возвращение. Молодой эллин угрюмо склонялся над веслами, а лодка все мчалась по бесконечной сверкающей ленте гладкой реки, мимо зеленых зарослей, возделанных полей, тростниковых чащ и раскаленных скал.
На корме, в тени пестрого навеса, лежал царский скульптор, овеваемый опахалом услужливого раба. А по берегам тянулись маленькие тесные хижины – огромное количество народа кормила плодородная земля, тысячи людей копошились на полях, в садах или зарослях папируса, добывая себе скудную пищу. Тысячи людей теснились друг к другу на пыльных, выжженных солнцем улицах бесчисленных селений, у окраин которых надменно возвышались тяжелые исполинские храмы, наглухо замкнутые от яркого солнца.
В голове Пандиона вдруг мелькнула мысль, что не только ему и его товарищам выпал на долю подневольный труд в Кемт, что, пожалуй, все эти обитатели жалких домиков тоже живут в плену безрадостного труда, тоже являются рабами великих владык и вельмож, несмотря на все свое презрение к нему, жалкому, заклейменному дикарю…
Задумавшись, Пандион громко стукнул веслом о весло другого гребца.
– Эй, экуеша, ты заснул? Берегись! – раздался громкий окрик рулевого.
На ночь рабов запирали в тюрьмы, стоявшие вблизи каждого большого селения или храма.
Скульптора фараона с почестями встречали местные начальники, и он в сопровождении двух доверенных слуг шел отдыхать.
На пятый день плавания лодка обогнула выступ подмытых рекою темных утесов. За ними протянулась обширная равнина, закрытая с берега рядами высоких пальм и сикомор. Лодка приблизилась к выложенной камнем набережной с двумя широкими лестницами, спадающими в воду. На берегу над зубчатой стеной массивным кубом поднималась башня. Сквозь приоткрытые тяжелые ворота виднелся сад с прудами и цветущими лужайками; в глубине стояло белое здание, украшенное пестрыми узорами.
Это был дом главного жреца здешних храмов.
Царский скульптор, сопровождаемый подобострастными поклонами стражи, вошел в ворота, а рабы остались снаружи под надзором двух воинов. Ожидать пришлось недолго – вскоре скульптор появился в сопровождении человека со свертком исписанного папируса в руках и повел рабов мимо храмов и обитаемых домов к большому участку, занятому разрушенными стенами, лесом колонн с провалившимися кровлями.
Среди этого мертвого города попадались небольшие здания, несколько лучше сохранившиеся. Редкие пни обозначали участки бывших садов; высохшие бассейны, пруды и каналы были засыпаны песком. Песок толстым слоем покрывал каменные плиты дороги, ложился откосами вдоль изъеденных временем стен. Ни одной живой души не было видно кругом, мертвое молчание царило в иссушающем зное.
Скульптор коротко рассказал Пандиону, что эти развалины были когда-то прекрасной столицей фараона-отступника,[49] проклятого богами. Имя его не должен произносить ни один истинный сын Черной Земли.
Что сделал этот царствовавший четыре века назад фараон, почему он построил здесь новую столицу, об этом Пандион ничего не мог узнать.
Скульптор развернул сверток, и по чертежу оба египтянина разыскали остатки продолговатого здания с поваленными перед входом колоннами. Стены внутри были облицованы плитками из лазурно-синего камня с золотистыми жилками.
Пандион и другие рабы скульптурной мастерской должны были осторожно снять тонкие шлифованные плитки, плотно припаявшиеся к стене. На эту работу ушло несколько дней. Рабы ночевали здесь же, в развалинах, пища и вода доставлялись им из соседнего селения.
Окончив порученное им дело, Пандион, Кидого и четыре других раба получили приказание осмотреть наудачу некоторые здания и поискать, нет ли в развалинах красивых вещей, которые можно было бы доставить во дворец фараона. Негр и эллин пошли вдвоем, впервые без присмотра стражей и внимательного взгляда надсмотрщика.
Друзья взобрались на привратную башню какой-то обширной постройки, чтобы осмотреться. С востока на развалины надвигались пески пустыни, раскинувшейся, насколько хватал глаз, грядами низких холмов и грудами щебня.
Пандион оглянулся на безмолвные развалины и, в волнении стиснув руку Кидого, зашептал:
– Бежим! Нас хватятся не скоро, никто не видит…
Добродушное лицо негра расплылось в усмешке.
– Разве ты не знаешь, что такое пустыня? – изумился Кидого. – Завтра в этот час воины найдут наши трупы, иссушенные солнцем. Они, – Кидого подразумевал египтян, – знают, что делают. Путь на восток всего один – там, где колодцы, и этот путь стерегут. А здесь крепче цепей держит нас пустыня…
Пандион угрюмо кивнул, минутный порыв его угас. Друзья молча спустились с башни и разошлись в разные стороны, заглядывая в провалы стен или проникая в темноту открытых входов.
Внутри небольшого двухэтажного, хорошо сохранившегося дворца с остатками деревянных решеток в окнах Кидого посчастливилось отыскать небольшую статую египетской девушки из крепкого желтоватого известняка. Он позвал Пандиона, и оба залюбовались работой безвестного мастера. Красивое лицо было типичным для египтянки. Пандион уже знал облик женщин Айгюптоса – низкий лоб, узкие, приподнятые у висков глаза, холмиками выступавшие щеки и толстые губы с ямочками в углах.
Кидого понес находку начальнику мастерской, а Пандион углубился в развалины. Машинально
