от тех залпов, которыми противник метил прямиком в него; впрочем, этого было вполне достаточно. Остальные же корабли прорывались сквозь сплошную пелену разрывов, причем положение усугубилось тем, что воздух кишел самолетами и бесчисленными обломками – последних было больше всего. Звездолеты защищались силовыми экранами, а вот что касается истребителей и бомбардировщиков, те непрестанно натыкались на осколки снарядов, ракет и взорванных самолетов, которые наносили им немалый урон – отсекали крылья и вонзались в фюзеляжи, полосовали стекла пилотских кабин.
Со временем стала бесполезной и система цветового кодирования. Корабли и самолеты рушились на землю один за другим, и понять, кто кого подбил – вырви-глазнийцы имперский летательный аппарат или наоборот, – попросту не представлялось возможным.
В общем-то, это перестало иметь какое-либо значение, по крайней мере, для Билла, который теперь палил без передышки по всему, что только попадалось на глаза, не обращая внимания даже на сумму очков – каковая, кстати сказать, оставалась до смешного низкой, ибо за уничтожение осколков и обломков очки не начислялись.
И вдруг, в самый разгар битвы, цели начали отдаляться.
Биллу потребовалось около пары минут, чтобы сообразить, что «Мир на небеси» выходит из боя и возвращается на планетарную орбиту. Компьютер принялся подсчитывать, полагаются ли Герою Галактики премиальные очки, и тут в левом углу экрана возник генерал Мудрозад, который, желая, как видно, придать себе более воинственный вид, нацепил поверх мундира портупею.
Мудрозад стоял перед гологлобусом планеты Вырви-глаз, испещренным стрелками разных цветов и размеров; голос диктора произнес:
– …наш с вами, солдаты и журналисты, обожаемый генерал, неустрашимый Уорми Мудрозад!
В ответ невидимая аудитория разразилась бурей аплодисментов.
– Спасибо, спасибо, – сказал генерал. – Как вам известно, несколько часов назад наши доблестные войска завязали сражение с вырви-глазнийскими безбожниками. Подчеркиваю: эта мера вполне оправданная и носит чисто предупредительный, если можно так выразиться, оборонительный характер. Разумеется, всякие подробности операции совершенно секретны и останутся таковыми до скончания времен. Однако я могу, не вдаваясь в детали, обрисовать ситуацию, которая сложилась к настоящему моменту. Все идет как по писаному.
Экран разделился на две части. Левую по-прежнему занимал Мудрозад, а справа появилась толпа репортеров, которые размахивали руками, подпрыгивали, словно школьники, стремясь обратить на себя взор генерала, будто забыли, что находятся на звездолете за миллионы миль от планеты Вырви-глаз. Солдат в форме подставил микрофон какой-то женщине и протянул ей листок бумаги.
– Генерал Мудрозад, – прочитала журналистка, – чему вы приписываете столь ошеломляющий успех в сегодняшней битве?
– В первую очередь, естественно, себе как творцу гениального стратегического плана и героическому полководцу. Ну и кое-что зависело от смелых мужчин и женщин, которые рисковали собственными жизнями ради осуществления моего бесконечно дерзновенного и полностью безопасного замысла. Однако прежде всего мы обязаны победой поддержке Господа, который решил покарать через нас мятежников-атеистов. Да, поистине все в руце Божьей! Аллилуйя!
Биллу подумалось, что успех, возможно, отчасти связан с тем, что лично он уничтожил изрядное количество вражеских огневых точек, но сообщить о том корреспондентам ему не удалось, поскольку трансляция не предусматривала постороннего вмешательства.
– Понесли ли наши славные войска какие-либо потери? – справился, изучив подсунутую бумажку, другой репортер.
Билл с интересом дожидался ответной реплики генерала, ибо натер на указательном пальце, которым нажимал на курок, небольшую мозоль и надеялся получить «Пурпурную почку» – традиционную медаль за волдыри, царапины, синяки и порезы; обычно ею награждали офицеров, но ведь бывает всякое…
– Я рад, что вы спросили меня об этом, – изрек Мудрозад. – Как вы знаете, в сражении принимают участие миллионы солдат, а при такой численности потери, сколь угодно малые, к сожалению, неизбежны. Разумеется, каждая потеря для нас – трагедия; я поручил своему штабу подготовить письма с соболезнованиями семьям тех воинов, ранения которых подпадают под категорию С-7 (повреждения срамных мест) и далее по восходящей. По счастью, мне докладывают, что сегодня таких писем отправлять, видимо, не придется.
Билл облегченно вздохнул. Как удачно все складывается! А ему-то казалось, что обязательно найдутся пострадавшие по категории А-2 (летальный исход, повторному использованию не подлежит; единственная более высокая категория, А-1, означала гибель от прямого попадания, что рассматривалось как самовольная отлучка из части, а того, кто погибал подобной смертью, судили военно-полевым судом)! Правда, все же странно: Билл собственными глазами наблюдал, как взрывались в атмосфере, на высоте в пять, а то и в десять миль, корабли, как выпадали из них люди. Неужели никто не пострадал? Наверное, так; ведь генерал знает, что говорит.
Солдат с микрофоном и бумажками в руке приблизился к третьему репортеру.
– Какое наказание понесут безбожные бунтовщики?
– Гораздо менее суровое, уверяю вас, чем они того заслуживают, – отозвался Мудрозад. – Конечно, у нас нет и не может быть точных сведений о потерях противника, однако могу сказать, что мы полностью уничтожили зенитную артиллерию вырви-глазнийцев и пусковые ракетные установки. По сообщениям разведки, пока отмечен лишь один смертельный случай. Некий старик находился в момент нашей атаки на базе, на которой служит его сын. Его настолько потрясла неожиданность нападения, что он скончался на руках у сына – сердце не выдержало. Хотя мы никоим образом не виноваты в кончине этого человека, я распорядился направить семье покойного письмо с соболезнованиями. Теперь, когда мы преодолели оборонительный заслон, наши усилия будут сосредоточены на разрушении заводов и фабрик, на которых мятежники изготавливали оружие массового уничтожения. Если бы вы только знали, что замышляли эти изверги! Кроме того, мы, разумеется, нанесем ряд ударов по предприятиям, которые снабжали фабрики сырьем, комплектующими, электричеством, а также по транспортным и инженерным коммуникациям. Оговорюсь заранее: гражданскому населению столь радикальные меры не причинят ни малейшего ущерба.
Билл на какой-то миг, будучи не в силах осознать, как можно бомбить все подряд, а попадать исключительно по военным целям, изумился тому, насколько, оказывается, точны системы наведения корабельных компьютеров. Но тут включились гипноспирали кресла, и всякие сомнения мгновенно улетучились.
Вдобавок машина наконец-то закончила подсчет очков. Сумма, особенно если прибавить к ней премиальные за то, что стрелок остался в живых, получалась весьма неплохой, но все же недостаточной для того, чтобы войти в первую десятку, не говоря уж о предоставлении двенадцатичасовой увольнительной. При иных обстоятельствах Билл, пожалуй, огорчился бы, но, так как женщин на звездолетах не было, а в столовой и кубрике все наверняка начнут от него отворачиваться, то мимолетное сожаление тут же сменилось чем-то вроде облегчения.
Разбираться с очками было куда интереснее, чем слушать рассуждения генерала. Билл принялся прикидывать, сколько бы заработал, если бы подстрелил всех, кто метил в него. Внезапно в проеме люка появилась голова Мудрозада.
Билл отсалютовал обеими руками и попытался вскочить, совсем забыв, что просидел в кресле, практически не вставая, добрых две недели. Ноги у него подкосились, и он рухнул обратно в кресло. Между тем на видеоэкране генерал Мудрозад отвечал на очередной вопрос.
Билл перевел взгляд с экрана на проем люка. Лицо генерала Мудрозада выражало нетерпение и отеческую озабоченность. Билл вновь посмотрел на экран, на котором тот же самый генерал объяснял репортерам, что фильм, снятый камерой на носу одной из ракет, по сути ничем не отличается от миллионов других.
– Чудо! – воскликнул Билл и постарался упасть на колени.
Глава 7
Генерал ослабил привязной ремень, похлопал Билла по щекам, дабы привести в чувство, и лишь затем изрек:
