Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.

filologicke, № 85.

1963 Staroslovenske zivoty Konstantina a Metodeje. Praha (Rozpravy Ceskoslovenske Akademie ved. Rada spolecenskych ved. Rocn. 73, sesit 7).

Vlasek, J.

1971 «Po stopach archetypu staroslovenskeno prekladu zalmu», — in: Studia palaeoslovenica. Praha.

Wasilewski, T.

1970 «Studia nad dziejami panowania cesarza Michala III, cz. I». Przeglad historyczny, № 2.

1972 Bizancjum i stowianie w IX теки. Warszawa.

Weingart, M.

1935 «Analyse philologique des legendes slaves de Constantin et de Methode», — in: Actes du IV Congres International des etudes byzantines. Bulletin de l'institut archeologique bulgare, № 9.

Wijk, N. van.

1941 «Zur Rekonstruktion des Urtextes der altkirphenslavischen Vita Constantini». ZfslPh, Bd. XVII.

1941. «Zur sprachlichen und stilistischen Wurdigung der altkirchenslavischen Vita Constantini». Sudostforschung, Bd. 6.

Ziffer, G.

1989 «Konstantin und die Chazaren». Die Welt der Slaven, Bd. 34, N. F. 13.

1992 «Ricerche sul testo e la tradizione della Vita Constantini» (машинопись).

1993 «Sul testo e tradizione dell' Apologia di Chrabr». AION. Slavistica, 1. Firenze.

II РАБОТНИКИ ОДИННАДЦАТОГО ЧАСА «СЛОВО О ЗАКОНЕ И БЛАГОДАТИ» И ДРЕВНЕКИЕВСКИЕ РЕАЛИИ

Этот знаменитый памятник древнерусской литературы (далее — СЗБ), а также политической и церковной истории Киевской Руси относительно поздно и не сразу вошел в научный обиход. Честь первооткрывателя этого памятника уже в новое время принадлежит А. Н. Оленину («Письмо о камне Тмутараканском», 1806), хотя в церковно–риторической традиции этот текст был известен и ранее [182]. На СЗБ ссылается и Карамзин в первом томе «Истории Государства Российского» (I, примеч. 110, 284): с текстом он был знаком по харатейной рукописи из собрания графа А. И. Мусина–Пушкина и назвал его «Житием св. Владимира». Но первое издание СЗБ состоялось значительно позже (1844 г.) [183]. Как первая публикация, так и последующие издания [184] имели дело с отдельными списками и вплоть до недавнего времени не ставили перед собой задачи критического издания СЗБ, которое учитывало бы все известные списки (сейчас их известно свыше 50), отражающие все три редакции этого текста. Отсутствие такого издания долгое время препятствовало исследованию памятника и воспринималось как серьезная лакуна, которую трудно было извинить только объективными трудностями [185]. Лишь десять лет назад эта лакуна, наконец, была заполнена (Молдован 1984). Разумеется, в области изучения СЗБ в прошлом было сделано немало ценного, особенно в конце XIX — начале XX века, и тем не менее, учитывая масштаб этого памятника и его роль в русской культуре и истории, научное исследование текста оставалось не на том уровне, который можно признать удовлетворительным. Трагические обстоятельства в истории России вполне объясняют то, что в течение практическим семи десятилетий СЗБ у нас не изучалось.

Только с начала 60–х годов СЗБ снова привлекло к себе внимание исследователей, прежде всего за границей (где, кстати, публиковались и работы русских ученых), и только очень редко и робко у нас (ср. Розов 1961; 1963:141–175; 1965; 1968; 1973; 1974; 1975:115–155; Muller 1962; 1968; 1971; 1975; 1976; Шохин 1963:10, 41–42; Elbe 1975:120–161; Mainka 1969:273–304; Danti 1970:109–117; Якобсон 1975 (1985); Мещерский 1976:231–237; 1978; 1981:40–52.

Ситуация у нас стала меняться с начала 80–х годов, и в существенной степени возобновление интереса к СЗБ было связано с приближением тысячелетнего юбилея введения христианства на Руси.

Главным событием этого последнего периода было издание текста СЗБ — Молдован 1984:78–180 (1–ая редакция: список С-591; 2–ая редакция: список Чд-262; Архаическая ветвь 2–ой редакции: список МК-207; 3–я редакция: список Сол-518; Архаическая ветвь 3–ей редакции: список Кир-134; сопоставительный анализ списков [до этого в деле собирания списков, их сопоставления и классификации последнее слово было сказано в начале века — Никольский 1907:29–55]. Это издание должно быть признано наиболее полным и текстологически и лингвистически надежным (надо отметить, что возобновителем традиции публикации списков СЗБ после долгого перерыва был Розов 1963:141–175 [Синодальный список — № 591], ср. также Розов 1975:115–155). В этот же последний период появился и целый ряд исследований, не говоря уж о работах популяризующего характера. Среди этих трудов — Молдован 1980:38–52; 1982:227–261; 1982а:67–73; Топоров 1983:91–104; 1988:1–127; Абрамов 1986:82–95; Любимова и др. 1986:39–55; Сумникова 1986:9–39; Макаров 1986:96–111; Мильков 1986:6–38; Поляков 1986:56–81; Наследие 1986:I–II; Словарь 1987:198–204 и др., не считая разделов, посвященных СЗБ, в трудах общего характера по древнерусской литературе и раннему периоду истории Киевской Руси и русской церкви.

Тем не менее количество лакун в исследовании СЗБ остается достаточно значительным. В частности, не вполне оцененным продолжает быть художественный аспект текста СЗБ, несмотря на проницательный анализ памятника в плане «поэтики грамматики» Якобсоном (точнее, речь идет об эстетическом аспекте памятника, как он отражен в «гимне», входящем в состав СЗБ) [186] .

Как ни странно, исследователями обычно недооценивается или вовсе ими игнорируется и другой основоположный для СЗБ и весьма важный для истории древнерусской литературы вопрос о месте ^ в истории литературы, точнее — в самом начальном ее периоде (историко–литературный аспект). Наконец, результаты, полученные в ходе длительных исследований историками и археологами Киева и смежных территорий в конце I — начале II тысячелетий, как и самые недавние открытия в области связей хазарско– еврейской темы с Киевом, нуждаются в соотнесении с той исторической и вероисповедной проблематикой, которая так рельефно присутствует в СЗБ. Соответственно сказанному три круга вопросов стоят в центре внимания в этом разделе — место СЗБ в истории древнерусской литературы, поэтика текста (характеристика структуры поэтических приемов, организующих СЗБ именно как эстетически значимый и сознательно построенный как таковой текст, — аспект синхронного анализа поэтической системы) [187], историческая подкладка СЗБ предполагающая учет древнекиевских реалий той эпохи, когда возник этот текст. И каждая из этих тем возвращает нас к основной теме — СЗБ как источник наших представлений о первых десятилетиях христианства на Руси, сохранивший и донесший до нас то удивительное состояние ума, души и сердца, с которым трудились на новой для них и так не скоро обретенной ниве первые русские христиане — новые люди, «работники одиннадцатого часа».

* * *

Выбор СЗБ как начальной точки отсчета древнерусской литературы привлекателен уже потому, что этот текст очень точно локализуется во времени, пространстве, и, более того, хорошо известно, в каких условиях он возник. Из самого текста памятника следует, что он создан