стилистических) типов. Ср., с одной стороны, 1) царство закона (Моисей) — 2) царство благодати (Христос, начало христианства) — 3) приобщение русских к царству благодати (князь Владимир) и, с другой стороны, 1) слово (I) 2) похвала (II) –> 3) молитва (III). Первая из этих последовательностей описывает путь приобщения к благодати от дальнего в пространстве и времени и чужого (Израиль) к близкому (почти совпадающему с авторским временем) и своему (русская земля при Владимире). По мере включения в игру крупных текстовых масс возрастает энергетическая напряженность СЗБ, и каждая последующая часть становится все более и более актуальной тематически. Вторая последовательность фиксирует три ступени подъема по лестнице жанров: «нейтральное» слово (прорыв язычества, установление закона и тем самым оправдание [274] иудейства) похвала (князю Владимиру, приобщившему русских к пути спасения) –>молитва (Богу, который явлением Христа открыл путь спасения). Неполное совпадение фаз движения темы, в частности, ее высших смыслов, и фаз развертывания композиционных масс приводит к известной асимметрии, сдвигу одного плана относительно другого. Поэтому наиболее вероятной формулой макрокомпозиции следует считать не I & II & III, а (I & II) & III, где I & II противопоставлены III как «литературное» — «ритуальному» (как слово — делу, ибо слово молитвы перформативно: оно и есть само дело в первую очередь). Такое понимание композиционной структуры согласовалось бы, вероятно, с историей текста СЗБ, с «завершающим» текст подключением молитвы (возможно, и в существенно более позднее время). Любопытно, что сходный же принцип может быть усмотрен и в большом числе микрокомпозиционных схем, где три элемента — 1) «тьма неверия» (отсутствие закона, язычники), 2) закон (иудеи) и 3) благодать (христианство) — аранжируются в виде двух асимметричных схем. Если стержневым является понятие «оправдания», то схема принимает вид 1 & (2 & 3); если в основу кладется понятие «спасения», то: (1 & 2) & 3.
Наконец, и весь текст СЗБ «прошит» (и чем ответственнее в композиционном плане, тем более очевидно) определенными знаками (в том числе и жанроуказующими), дающими представление о линиях связей в тексте, в частности, на композиционном уровне. Несколько примеров. Самый конец I (183а–184а), представляющий собой центон из Исайи и Псалтири, насыщен рядом слов, которые как бы задают тему в виде соответствующих мотивов части II, начинающейся своего рода «парадом» этих мотивов (1846–1856). Среди них
и събысться о насъ язы/цeхъ реченое… предъ все/ми языкы и узрятъ вси конци земля …мне покло/нится всяко колено, и всякъ / языкъ… и явится слава Господня… вси / людіе племена и языци… людie Божие… людiе / вси. да възвеселятся и возрадуются языци, и все языци въ/сплещeте руками. и въскли/кнете Богу гласом радости… царь великъ по всеи земли… поите Богу нашему по/ите. яко царь всеи земли Богъ. / поите разумно. въцрися Богъ / надъ языкы и вся земля да / поклонить/ти ся и поетъ тoбе. / да поетъ имени твоему… и хвалите Господа вси / языци. и похвалите вси лю/діе… хвално имя Господне. вы/сокъ надъ всеми языкы Господь. / надъ небесы слава его… тако и хва/ла твоа на коньцихъ земля… упованіе всемъ конце/мъ земли… и да познаемь на зе/мли путь твои. И въ всехъ / языцeхъ спасеніе твое, и царие зе/мьстіи. и вси людіе… да хвалятъ имя Господне… послушаите мене людie мои… и судъ мои свeтъ стра/намъ… [276]
В начале II обыгрываются те же слова–мотивы, начиная с хвалы (слова? этого корня особенно обильны в первых фразах II, в частности, сам текст открывается словом
хвалить же по/хвалными гласы… вся страны и гра/ди и людіе чтyт] и славять. / … похвалимъ же и мы… малыими похвалами… великааго ка/гана. нашеа земли володиме/ра… сына же славнааго святослава прослуша… въ стpa/нахъ многахъ… и словуть. не въ худe бо и не/ведоме земли владычеств/оваша. нъ въ руське. яже ве/дома и слышима есть, всеми четырьми конци земли. / Сiи славныи от славныихъ… и единодерже/цъ бывъ земли своеи, покори/въ подъ ся округъняа стра/ны… и землю // свою пасущу правдою…. сотворьшааго / всю тварь… како единаго Бога. Въ троиці / чтуть и кланяются… како церкви / люди исполнены… како вси / гради… вси въ / молитвахъ предстоятъ. вси бого/ви престоятъ… (Ср. несколько далее: … paдyися обрадованаа… paдyися… и возрадуися и въ/звеселися… како покла/няются имени его …и хвалами… оглашаемъ [192а–193а]).</cite>
Подобный же прием скреплений–отсылок, а также указаний на жанровую природу следующей части можно подозревать и для конца — начала III (194б–196а). Ср. тему молитвы, с одной стороны: «…помолися о зе/мли своей, и и о людехъ… паче же помолися о сыне // твоемъ» (сам конец II представляет собой, по сути дела, программу молитвы, ср. также последнее слово II — мол.) и, с другой стороны, «…молимъ… молимъ …» в начале III, подхваченные и далее: «молимтися… радость / творя имъ… молитвами моле/ніемъ… и все/хъ святыихъ молитвами… и молите о / мне…» [277]. Интересно, что существует ряд перекличек и между начальными частями I (168а– 168б) и III (195б), благодаря которым «Молитва» выступает как одна из частей единого текста. Ср. схему: «…Благословенъ Господь Богъ… сотвори избавленіе / людемь своимъ… не пре/зре до конца твари своеа / идольскыимъ мракомъ оде/ржиме быти… гыбнути… вся языкы / спасе… яко при/зря призри на люди своя… нъ / самъ спасе ны…», но: «Боже нашъ… и причастникы творя / своего царьства… спаси ны. мы бо людіе твои. / … исторгъ от пагубы идолослу/женіа… не о/стави насъ… не отверзи насъ… мы людіе твои… (спаси ущедри. при/зри…».
Композиционный принцип организации трех крупных частей СЗБ, как уже упоминалось, тесно связан с трехчастной концепцией, соотносимой с тройной временной схемой: время ветхозаветное, время новозаветное, время нынешнее (XI в.) [278]. Вне соотнесения с временем язычества время ветхозаветное и время новозаветное даны в СЗБ через различие, а время новозаветное и время нынешнее через тождество, которое, однако, для некоторых до поры скрыто, но в принципе обнаружимо [279]. Поэтому соотношение тождества и различия образует стержень, вокруг которого возводятся идейные историософско–религиозные концепции, передаваемые соответствующими средствами композиционного уровня. Иларион заворожен перипетиями игры тождества и различия, правила которой он усвоил и которыми он готов охотно поделиться. Оказывается, все сложнее, чем это может представить себе не просвещенный светом истины ум. За тождеством кроются иногда различия, а за последними нередко обнаруживается тождество. Нужно уметь за единым на поверхности увидеть разное в глубине и за разным на поверхности — единое в глубине. Необходимо знать, как и в чем время может скрывать (или прояснять) истину и каким образом снимается его покров и восстанавливается подлинная реальность (даже если она кажется парадоксальной) [280].
Но уже сама эта сложность отношений, соединяющих то, что кажется несоединимым, свидетельствует о том, что все так или иначе связано, соотносимо, параллельно, выводимо одно из другого, познаваемо. Именно отсюда — та несколько наивная радость узнавания–познания, открытия, установления связей, переходов, разных ипостасей и т. п., которая так характерна для СЗБ и так подкупающе действует на читателя. Композиция и в значительной степени обуславливаемая ею стилистика первой части (I) СЗБ лучше всего подтверждает сказанное.
Центральным и определяющим в I является противопоставление закона и благодати (и истины), сформулированное уже в заглавии:
О законе моисеомъ дане/емъ. и о благодeти и істи/нe Иисус Христомъ бывіши (sic!) и како законъ отиде. благодать же и истина, всю землю испол/ни… [281]
