едва ли не в полном составе Первый антарктический авиаотряд. Были тут пилоты Алексей Каш, Гурий Сорокин, Николай Поляков, штурманы Дмитрий Морозов, Владимир Тулин, Михаил Кириллов, механики Алексей Зайцев, Василий Мякинкин, Михаил Чагин, Александр Мохов, Иван Шмандин, радисты Алексей Челышев, Герман Патарушин — давние мои знакомцы по Арктике.
Постараюсь теперь восстановить в хронологической последовательности все наиболее существенное о жизни и работе первых советских авиаторов, начавших летать за Южным полярным кругом.
Экспедиция Академии наук и Главсевморпути, снаряженная в связи с участием СССР в проведении Международного геофизического года, отправилась из Калининграда в конце 1955 года на двух дизель- электроходах — «Обь» и «Лена». Корабли эти, построенные специально для ледового плавания, успели показать себя в морях Арктики. Добротной современной техникой был представлен и воздушный транспорт: в трюмы и на палубы в разобранном виде погрузили самолеты ИЛ-12, ЛИ-2, АН-2, вертолеты МИ-4. Штурманы везли с собой аэронавигационные приборы, переконструированные с учетом особенностей южного полушария, карты звездного неба, в котором вместо привычной северянам Полярной звезды светит Южный Крест.
Машины дооборудовались на заводах некоторыми специальными устройствами применительно к особо суровому климату Антарктиды. Однако вследствие спешки (времени на сборы экспедиции оставалось в обрез) отряд Черевичного не получил самого главного — турбокомпрессоров и пороховых ускорителей, крайне необходимых для взлетов с высокогорных плато, где в разреженном воздухе резко снижается мощность моторов.
Не лучше, строго говоря, был снаряжен и наземный транспорт экспедиции: тракторы-тягачи, гусеничные вездеходы, отправляемые на кораблях в Антарктиду для санно-тракторных поездов, до сей поры были испытаны только в средних широтах.
— В общем, Иван Иваныч, взялись мы с тобой за гуж… — сказал как-то Черевичному начальник экспедиции Сомов, когда остались они с глазу на глаз в каюте на борту «Оби».
— Точно, Михал Михалыч, — ответил Черевичный, — лезем в кузов, коли уж груздями назвались.
Многолетняя дружба связывала авиатора и ученого. Помнили они оба войну в Заполярье: в дни, когда Черевичный летал над Карским морем, разыскивая фашистский рейдер, Сомов на Диксоне побывал под артиллерийским огнем пиратов, готовясь к отражению вражеского десанта. Памятны товарищам и мирные годы, совместные научные десанты на дрейфующие льды. Немало помогал Черевичный Сомову в создании станции СП-2, не раз навещал он друга на льдине за время годичного дрейфа. Хорошо знали оба полярника своих нынешних спутников по дальнему вояжу за экватор — людей бывалых, испытанных странствиями по земному шару.
Но все-таки Антарктида представлялась обоим чем-то вроде другой планеты.
Таких зрелищ, что открывались порой в южнополярных водах, не случалось наблюдать прежде на Севере. Стоял Иван Иваныч на носу «Оби», стараясь на глаз определить толщину и крепость ледяного покрова, который медленно разрушался под нажимом корабельного форштевня. Густой туман заставлял корабль идти малым ходом. Вдруг завеса как-то сразу оборвалась. Корма судна еще оставалась скрытой туманом, а носовую часть уже ярко освещало солнце. Два исполинских айсберга впереди, казалось, излучали нежнейший голубой свет.
— Вот красотища! — восхищенно воскликнул стоявший рядом штурман авиаотряда Дмитрий Николаевич Морозов.
Иван Иванович нехотя согласился, но после минутной паузы заметил:
— Красота красотой, Дима, однако надо нам категорически запретить полеты над морем на малых высотах… Представляешь, чем грозит аэроплану такая встреча в тумане? Это в Арктике, где айсберги встречаются редко, можно низко летать на ледовой разведке, а здесь — ни-ни…
— Согласен с тобой, командир, — кивнул Морозов.
И оба замолчали, думая об одном и том же: легко сказать — полеты! Сначала надо еще машины собрать, опробовать, найти места для выгрузки, места для взлетов и посадок…
Вот и долгожданная бухта Депо. Голубыми скалами высится отвесный береговой барьер материкового вечного льда. Морской припайный лед, припорошенный снегом, нехотя уступает нажиму форштевня. При полном ходе «Оби» удается продвинуться лишь на длину корабельного корпуса.
Решили начинать с выгрузки на припай разобранного самолета АН-2. Сказано — сделано. Вскоре распакованный фюзеляж стоял на основании контейнера. Теперь дело за монтажом лыжного шасси. Сколь ни увлечены были механики этой работой, всех отвлекло появление пингвинов.
— Глядите, прямо-таки маленькие человечки, — восхищенно воскликнул кто-то.
Нельзя было не залюбоваться четким строем черно-белых бескрылых птиц. Они важно вышагивали по льду, пристально глядели на людей, никогда прежде не виданных.
Погода стояла тихая, ясная. Снег искрился под солнцем: не наденешь темных очков — ослепнешь. Работа по сборке АН-2 спорилась. Пингвины, расположившись поодаль, с интересом наблюдали за всем происходящим. Но во второй половине дня птицы точно по сигналу построились в ряд и чинно удалились. А вскоре вдруг потускнело солнце, задул пронзительный ветер, поднялась слепящая поземка. Только успели моряки «Оби» поднять лебедками на борт собранный фюзеляж АН-2, как разразился шторм. Припай превращался в бурлящую снежную кашу.
— Крылья, крылья, — раздался чей-то крик. С края еще не разрушенного припайного льда над водой свисал ящик размером с одноэтажный дом, а в нем — плоскости «Аннушки». Казалось, вот-вот ящик свалится в бездну.
Тут показал свое мастерство капитан «Оби» Иван Александрович Ман. Малым ходом, очень осторожно подвел он корабль к контейнеру. А бортмеханики Мякинкин и Шмандин, не дожидаясь ничьих команд, с ловкостью акробатов спрыгнули с корабельного борта на ящик, ловко зацепили крюком за опоясывающий его трос. Судно тем временем уже относило течением от припая. И теперь от каждой секунды зависела судьба не только крыльев, но и двух смельчаков… Капитан снова повел корабль к разрушающемуся припаю. Одно неверное движение громоздкого корабельного корпуса, малейший просчет капитана — и…
Казалось, моряки и авиаторы соревнуются в сноровке и бесстрашии. Едва Мякинкин и Шмандин успели закрепить тросы на крюки, как край припая обрушился. Но в тот момент ящик был уже поднят лебедкой на палубу «Оби».
Ветер со временем стих, сквозь редеющие облака проглянуло солнце. С борта «Оби» спустили трактор с санями, вездеход. Вскоре поставленный на лыжи фюзеляж АН-2 вывели километра за четыре от стоянки корабля на береговой барьер. Там, найдя место для временного аэродрома, продолжали сборку.
И снова столь же неожиданно разразился шторм, теперь уже ураганной силы. Все, что было на припае, подняли лебедками обратно на палубу. А как быть с людьми, оказавшимися вдали от корабля? Черевичный был уверен, что Каш, Чагин и Шмандин не бросят на произвол судьбы еще не собранный самолет. Нельзя и ему, командиру отряда, оставить своих людей без совета и помощи, когда третий день бушует непогода.
— А ну, ребята, кто со мной? — спросил Иван Иванович столпившихся у него в каюте встревоженных авиаторов.
— Я пойду, — подал голос радист Челышев.
— И я, — поддержал штурман Кириллов.
Сколько времени шагали трое сквозь бешено клубящиеся снежные облака, сказать трудно, никто не смотрел на часы. Казалось, четыре километра растянулись в сорок. Зато как приятно было увидеть полусобранную «Аннушку», надежно укрепленную тросами на «мертвяках» — металлических клиньях, вбитых в лед. Радовали Черевичного и усталые, заросшие щетиной лица троих ребят, собравшихся в палатке, уютно освещенной синим огоньком газовой плитки.
— Знаешь, Иван Иваныч, я уж думал: улетит «Аннушка» без нас. Да как бы и нас с Мишей и Ваней ветром не унесло в океан, — запекшимися губами улыбался Каш.
— Вижу, Леша, все вижу. Отстояли вы, орлы, аэроплан. Еще потерпим малость, вместе-то веселей. А там соберем «Аннушку», в небо пойдем.
Потерпели… Поработали… Пошли наконец в долгожданный полет. Каш — за штурвалом, Черевичный — на правом пилотском кресле. Пассажирами — Сомов и Ман. Вот что написал об этом Иван
