Дарина сидела, прижавшись к Мишке, и вся дрожала. От пережитого стресса ее била мелкая нервная дрожь. Кроме того, вся ее одежда промокла насквозь, что также вызвало сильнейший озноб.
Мишка снял с нее кожаную курточку, в которой она приехала в скит, и укутал ее в свою теплую одежду.
– Хоть бы не заболела, – он подоткнул полы куртки ей под ноги, – сейчас выпьешь горячего чая.
– Матрос, глянь, прям как отец родной, – рассмеялся Мерин, раздувая показавшийся огонь. – Батяня...
– Слышь, Мишань, а чего и впрямь стал такой душевный? – глянул на него Матрос. – Ты ей еще колыбельную спой.
– Сам сказал, что она наш козырь в игре, – Мишка по-прежнему сидел рядом с Дариной, обняв ее, – а раз так, то ее беречь надо. Чтоб ни один волосок с головы!
– Дело говоришь, братан, – одобрительно хмыкнул Матрос, – вот ты и береги. А не убережешь, то мы с тебя первого и спросим. Да, братва?
Беглецы одобрительно отозвались в ответ. Глухарь тем временем держал над огнем ложку, готовя в ней дозу для себя. То тяжелое состояние болезненной ломки, которое он испытывал, отражалось на его лице болезненными гримасами и судорогами. Казалось, в эту минуту его совершенно ничего не интересовало, кроме одного: пустить себе в вену очередную дозу наркотика. Остальные пили подогретое в кружках вино, затягиваясь по очереди тюремной «травкой».
– Балдеем по-черному, – протянул Мерин, не скрывая удовольствия. – Если б еще водочки, да стаканчик …
Прежде чем он кинул в маленький котелок, где уже булькала набранная из лужицы дождевая вода, сразу две пачки заварки, Мишка отлил немного кипятка в свою кружку и протянул Дарине:
– Пей, тебе надо согреться.
Та безропотно взяла кипяток и, дуя в кружку, чтобы не обжечься, стала пить маленькими глотками.
– Может, плеснуть красненького? – глядя на нее, рассмеялся Матрос.
Дарина злобно сверкнула на него своими темными восточными глазами.
– Ты, девочка моя дорогая, наверное, под несчастливой звездой родилась, – Матрос тоже наслаждался теплом, разливавшемся по всему телу, – так что на нас глазенками своими не сверкай, не испугаешь. Мы народ бывалый. Пуганный. Нам бы, как говорится, день простоять да ночь продержаться. Так-то, девочка… Если менты на хвост не сядут, то путать тебя в свои дела не будем. А коль сядут, то мы попросим твоего папашу…
– Вы еще не знаете, кто мой отец! – гневно оборвала его Дарина. – Да он вас...
– В том-то и дело, милая ты наша барышня, девочка дорогая, что знаем. Или догадываемся. Поэтому с ним у нас базар особый будет. По душам. А ты пока отдыхай, сил набирайся. Завтра день трудный. По болотам пойдем…
Все стали устраиваться поудобнее, чтобы задремать. Подбросив в огонь еще немного сухого хворосту, Мерин взял автомат и сел возле входа в землянку. Остальные еще теснее прижались друг к другу и тут же задремали. Мишка сидел, прижав к себе Дарину. Он чувствовал, как дрожь в ее теле постепенно утихала, и она тоже погружалась в дремоту.
– Матроскин, – тихо прошептал Мишка, – спишь или нет?
В ответ никто не отозвался.
– Не спишь, – так же шепотом сказал Мишка. – Мы ведь с тобой солдаты. Спецназ. Нехорошо прикрываться девчонкой. Не по-нашему это. Как думаешь?
И снова никто не отозвался.
– Матроскин, мы с тобой смерть видели. Помнишь, как сидели в «гнезде»[67], когда нас кинули на улицы Грозного? Спина к спине! Не разбежались, как паршивые собаки, как псы, а сбились, как волки, в одну стаю и прикрывали друг друга. До последнего патрона! Родные браться не так близки, как мы с тобой сроднились в том бою. Зачем теперь изменять всему этому?
– То не мы изменили жизни, а жизнь изменила нам, брат, – так же тихо, наконец, откликнулся Матрос. – У тебя она теперь одна, а у меня сам видишь какая. Тогда в одном «гнезде»
