Это первая победа восставшего украинского народа под Желтыми Водами еще не имела решающего военно-стратегического значения, потому что была разбита лишь авангардная часть вражеских войск, но она показала силу восставших, высокое военное мастерство их руководителей. Знаменательным было и то, что уже в этой первой битве народно-освободительной войны была получена поддержка от русского народа, оказанная донским казачеством.
Корсунь
Ничего не зная о поражении своего авангарда, коронное войско продвигалось на юг, чтобы закрепить предполагаемую победу Стефана Потоцкого.
Продвижение это было неспешным. Да и как такому войску идти на врага, когда сдвинуться с места и то стоило усилий. Казалось, выехали не на войну, а на панские гуляния. Каждый магнат приезжал в лагерь не только со своими хоругвями, но и с многочисленными возами. Чего здесь только не было! И посуда для пиров, и одежда, и постель, и ковры, и обильная снедь. Ехала и челядь для ухода за панами. Казалось, о войне никто и не помышлял. Панство ежедневно устраивало банкеты, кичась друг перед другом роскошью. Да и что там за война? С кем? С голодранцами, гультяйством, у которых и оружия-то настоящего нет. А они сила, они ум, они гордость Речи Посполитой. Армия Речи Посполитой была одной из лучших в Европе. Недавно умерший гетман Станислав Конецпольский приложил к этому немало усилий. Он настойчиво укреплял и армию, и пограничные городки, и замки, чтобы в случае народных восстаний было на что опереться. На это и уповали Потоцкий и Калиновский, двигаясь к Запорожью, пируя и гуляя день и ночь.
К 3 мая неспешно прошли Чигирин и остановились. До Желтых Вод оставалось более ста верст, а никаких вестей от посланного отряда так и не было. Что делать дальше? Коронный и польный гетманы, как всегда, спорили между собой. Наконец решили разослать отряды, чтобы узнать, что делается вокруг, и рыть шанцы для артиллерии. И тогда в лагерь пришло страшное известие о разгроме передового отряда. Его принес солдат, которому удалось бежать с поля битвы под Желтыми Водами.
Не хотели, не могли верить рассказанному. Решили: это хитрость Хмельницкого. Он послал солдата, чтобы напугать, ввести в заблуждение. Пытать его! А когда уяснили, что беженец рассказал правду, леденящее чувство страха охватило лагерь. Растерянность усиливалась гневом Потоцкого-старшего. Он ломал и крушил все, что попадало под руку. А потом, обессиленный, напивался до бесчувствия.
Оттягивать наступление было невозможно. Даже король выразил свое недовольство пассивностью войска и командующих. Владислав IV писал, что сам намерен ехать на Украину привести Хмельницкого к покорности. Он строго повелевал гетманам немедленно выступить против восставших.
Собрали военный совет. Потоцкий сидел хмурый и злой. После известия о смерти сына и пьяного буйства он еще не пришел в себя. Жизнь потеряла смысл, осталась только ярость и ненависть к этой земле, к ее людям, ко всему живому на ней. Едва проснувшись сегодня и снова осознав все, он тут же отдал приказ: жечь, казнить, уничтожать. Не оставлять ничего. Окрестные села пылали. Оставалась только черная и обугленная земля. Холодные оловянные глаза Потоцкого презрительно смотрели на панов. Он видел, что разодетый напыжившийся Калиновский готов был уже возразить каждому его слову. Остальные сидели растерянные и настороженные. И их роскошные одежды словно подчеркивали неуместность пребывания здесь и неспособность на какие-нибудь серьезные военные решения.
— Вельможные паны знают о моем горе, — начал Потоцкий. — Табун быдла, воспользовавшись предательством, погубил наше славное воинство. Душа моя скорбит, но не успокоюсь, пока не накажу презренных хлопов, не утешу себя местью за их вероломство, не искуплю обильным пролитием их крови смерть моего сына. Не потерплю, чтобы они тешились и надеялись избегнуть кары за то, что осмелились подняться на господ своих. Пусть любая сила казацкая идет на меня: войско у меля хорошее, а мне воевать с казаками не в первый раз.
Многие из присутствующих считали, что разумнее отступить, занять лучшую позицию близ городов, обеспечить себя всем необходимым. Однако промолчали. Выступил только Калиновский, он доказывал, что следует идти дальше и разбить дерзкого врага.
По приказу Потоцкого войско снялось с лагеря и двинулось на Корсунь и Белую Церковь. 10 мая прибыли под Корсунь и заняли относительно выгодные позиции.
После разгрома польского отряда под Желтыми Водами Богдан Хмельницкий созвал к себе соратников. Момент был напряженным. Одержана первая победа в задуманном ими большом деле. Но это лишь начало, основные битвы впереди. На раде были единодушны. И Кривонос, и Богун, и Нечай, и Кричевский, и Вешняк, и другие соратники Хмельницкого в один голос поддержали предложение Хмельницкого немедленно выступать против армии Потоцкого. И когда утром об этом решении сообщили войску, оно поддержало его радостными возгласами: «Слава гетману! Слава Хмелю! Веди нас, батько, на клятых ляхов, и мы все как один пойдем за тобой!»
— Спасибо, товарищи-братья, славные запорожцы! С вами добыл я эту победу, весть о которой разнесется теперь по всей Украине и согреет сердце нашего замученного народа. С вами и милосердным богом побьем наших гонителей и дальше и навеки освободим от них нашу истерзанную родину!
И снова восторженный крик понесся после слов Хмельницкого над нестройными рядами казаков.
Потом Хмельницкий возвратился в белый шатер, где ждали его неотложные дела. Нужно было распределить добровольцев, которые шли и шли к нему со всей Украины, создать новые полки, назначить командиров, заготовить все необходимое к походу. Ведь придется воевать с испытанным врагом, хорошо вооруженным и слаженным в битвах. Необходимо решить много других дел, связанных с предстоящим походом и от решения которых сегодня зависит — удастся ли им сломить главные силы врага или нет.
…За столом уже сидели писари, готовые записывать все его распоряжения. Среди них выделялся один, с тонкими усами, торчащими в стороны, и хитрыми глазами. Это был захваченный татарами в последнем бою и выкупленный Хмельницким за кобылу польский жолнер Иван Выговский. Он был давним знакомым Хмельницкого.
Получив хорошее образование, которое дал ему отец, состоявший на службе у Петра Могилы, Иван Выговский в конце тридцатых годов был уже управляющим делами Луцкого земского суда. Затем ему удалось получить видную должность писаря при польском комиссаре, управляющем Украиной вместо гетмана. В это время они и познакомились. Выговский был представлен Хмельницкому, когда тот как войсковой писарь составлял инструкцию для запорожских послов, ехавших к королю просить восстановления вольностей, отнятых у казаков «Ординацией». Тогда Выговский словно мимоходом подсказал, как вписать в инструкцию и письмо некоторые требования казаков.
Хмельницкий подошел к ожидающему Выговскому и, посмотрев на бумагу и каламарь[56] проговорил:
— Будем писать, Иване, мое слово к войску…
Пока они составляли обращение, в шатер собрались вызванные старшины.
— Ну что же, братья мои, — обратился к пим Хмельницкий. — Для лучшего устройства нашего войска счел я нужным учинить следующее. Всю добытую нами артиллерию разделить на три батареи и назначить гарматными атаманами, — Хмельницкий обвел присутствующих суровыми, не допускающими никаких возражений глазами и, обнаружив среди присутствующих тех, кого искал, продолжил: — Сыча, Ганжу и Вернигору. Подчиняю ее всю, равно как и обоз, генеральному обозному Сулиме. Наше Запорожское войско уже имеет более пяти тысяч. Ставлю над ним кошевым Небабу. А всех перешедших к нам реестровцев и всех других из «кварцяных» войск, считаю должным разбить на шесть полков — Чигиринский, Черкасский, Корсунский, Каневский, Белоцерковский и Переяславский. Полковниками к ним назначаю Кривоноса, Богуна, Чарноту, Нечая, Мозыря и Вешняка.
Далее новым генеральным есаулом был назначен Тетеря, между полками «распределен обоз, боевые припасы и харчи».
Покончив с делами, Хмельницкий пригласил сподвижников за стол. И все, дружно и радостно переговариваясь, уже в качестве полковников, атаманов, есаулов поспешили «отдаться братскому пиру».
