должен был закончиться в середине января.
Они искали свидетелей. Кто-то же должен бы что-нибудь заметить! В Юккас-ярви, где женщину нашли повешенной на органных хорах, в Пойкки-ярви, где жила Мильдред. Напрасно. Потом они обошли местных жителей еще раз — и снова ничего. Странно. Ее убили возле здания краеведческого клуба, у реки, на открытом месте. Потом преступник перетащил тело в церковь. Разумеется, все случилось ночью. Но ведь было светло как днем.
О ней говорили как о конфликтном человеке. Когда Свен-Эрик спросил, имела ли она врагов, несколько наиболее активных женщин общины ответили в один голос: «Да возьмите любого мужчину в деревне!» А одна дама из епархиального управления с резкими морщинами по обе стороны сжатого в куриную гузку рта так и сказала, что убитая сама виновата. Еще при жизни она оказалась в центре внимания местной прессы. Воевала с церковным советом, когда организовывала при общине курсы самообороны для женщин. Воевала с управлением коммуны, когда созданная ею женская группа по изучению Библии «Магдалина» стала требовать, чтобы треть рабочего времени муниципального катка отдавалась женской хоккейной команде и фигуристкам. А потом начались конфликты с охотниками и оленеводами. На церковных землях объявилась волчица, и Мильдред утверждала, что община должна ее защитить. На развороте местной социал-демократической газеты красовалась фотография Нильссон и одного из ее противников, «Волкофилы и волконенавистники» — гласила подпись под снимками.
А по другую сторону реки, в поселке Пойкки-ярви, в доме священника до сих пор жил ее муж. Больной, он не имел никаких сил заниматься делами наследства. Свен-Эрик помнил, какая жалость переполняла его при встрече с этим мужчиной. «Опять вы, когда же меня наконец оставят в покое!» — будто говорил он всем своим видом. Каждая беседа бередила старые раны, заставляла заново все переживать. У мужчины были заплаканные глаза. И никаких детей, с которыми можно разделить горе.
Разумеется, у Свена-Эрика были дети, дочь в Лулео. Тем не менее он знал, что такое одиночество. Он и сам жил сейчас один в своем доме. Правда, у него имелся кот. И его жену не убивали и не подвешивали на цепях.
Любой звонок или письмо от какого-нибудь сумасшедшего, признающегося в совершении этого преступления, тщательно изучали. Но это ничего не дало. Есть люди, которые любой ценой стремятся попасть на газетные полосы.
А журналисты будто с ума посходили. Мильдред Нильссон найдена мертвой в середине лета. Еще и двух лет не прошло с убийства в Кируне другой церковной знаменитости, Виктора Страндгорда, видного деятеля общины «Источник силы». Они рассуждали о сходстве между двумя преступлениями, несмотря на то что убийцы Страндгорда не было в живых. Тем не менее связь казалась очевидной: оба религиозных деятеля жестоко умерщвлены каждый в своей церкви. Оба они высказывались в прессе. Чувствовали ли они угрозу? Может, думали бежать? Насколько вообще опасно священнику жить в Кируне? Внештатные корреспонденты из газет, нанятые на период летних отпусков, приезжали наблюдать за работой полиции. Они были молоды, любопытны и не удовлетворялись ответами типа «в интересах следствия — никаких комментариев». Оживление в прессе держалось недели две.
— Черт знает что такое! — жаловался Свен-Эрик комиссару. — Невозможно разуться, чтобы вытряхнуть из ботинок мусор: в любую минуту к тебе может вломиться журналист!
Но поскольку следствие не продвигалось, газетчики скоро оставили город. Теперь их занимали два человека, насмерть задавленные толпой на фестивале.
В течение всего лета разрабатывалась версия об убийце-подражателе. Расправа над Виктором Страндгордом могла вдохновить кого-то на преступление. Управление криминальной полицией поначалу сомневалось, стоит ли привлекать к работе психиатра, ведь предполагать, что действовал серийный убийца, не было никаких оснований, и даже версия о подражателе пока нуждалась в подтверждении. Однако бросающееся в глаза сходство между двумя случаями и шумиха в прессе заставили в конце концов сделать это: в Кируну направили психиатра, которому пришлось прервать свой отпуск.
Это была женщина лет сорока. Однажды утром в начале июля она прибыла в участок. В комнате для совещаний сидело около десятка изнывавших от жары полицейских. Они закрыли окна из опасения, что кто-то может подслушать их беседу с улицы.
Свена-Эрика поразило, с каким спокойствием, пониманием, почти с любовью приехавшая говорила о серийных убийцах, маньяках и прочих безумцах. «Этот несчастный человек», «совсем молоденький мальчик, который…» — такие выражения употребляла она, приводя примеры из своей практики. Или: «к счастью для него, он был схвачен и осужден». А один из ее подопечных, рассказывала она, после нескольких лет пребывания в закрытом лечебном учреждении освободился и зажил нормальной жизнью: устроился маляром на полставки и завел собаку.
— Я не совсем уверена, — говорила психиатр, — что дело полиции решать, какую версию им разрабатывать. Если убийца подражатель, я попробую нарисовать его более-менее правдоподобный психологический портрет.
Тут она в самых общих чертах описала преступника и предложила присутствующим задавать вопросы.
— Это мужчина. Возраст от пятнадцати до пятидесяти. Все. Извините, — добавила она, увидев на лицах полицейских улыбки.
— Конечно, нас больше бы устроило другое: «Двадцать семь лет и три месяца, работает разносчиком газет, живет со своей мамой и водит красную „вольво“», — пошутил кто-то.
— Да, и носит сорок второй размер обуви, — поддержала врач. — Специфика имитаторов в том, что они начинают сразу с серьезных преступлений. В этом случае нет необходимости искать того, кто уже был осужден за менее тяжкие деяния. Последнее согласовывается с тем, что обнаруженные на теле отпечатки пальцев вам так и не удалось найти в базе.
Полицейские закивали.
— Он может быть в списке подозреваемых или осужденных за мелкие правонарушения типа хулиганства, преследования или мелкой кражи, такое случается с подобными людьми. Но если он имитатор, то на протяжении полутора лет он сидел где-нибудь в своей комнате и читал статьи об убийстве Виктора Страндгорда. Они совершаются тихими людьми, эти особые преступления. До поры до времени этого было ему достаточно, но однажды он захотел, чтобы написали и о нем.
— Но все-таки есть существенные различия: Виктора Страндгорда избили и зарезали, ему выкололи глаза и отрезали руки.
Она кивнула.
— Это можно объяснить тем, что убийца все-таки новичок. Резать, колоть, наносить увечья — все это требует более тесного, так сказать, физического контакта с жертвой, чем удар длинным предметом типа лома, с которым, по-видимому, мы имеем дело в нашем случае. Здесь надо переступить более высокий порог. Очень может быть, что в следующий раз он использует нож. Может, он не выносит физической близости.
— Но ведь он внес женщину в церковь.
— Да, но тогда она была уже мертва. Он внес всего лишь кусок мяса. Итак, он живет один, или же у него есть какое-нибудь помещение, куда никто не имеет доступа, кроме него: мастерская, кабинет или еще что-нибудь. И там много газетных вырезок. Скорее всего, они лежат где-нибудь на виду. Он одинок, плохо ладит с людьми. Очень может быть, что в его облике или поведении есть нечто такое, что от него отталкивает. Например, проблемы с личной гигиеной. На это следует обратить внимание, если вы кого-то подозреваете. Друзей у него, скорее всего, нет. Однако, как я уже сказала, — продолжала психиатр, — совсем не обязательно мы имеем дело с подражателем. Кто-то мог совершить убийство, например, в приступе ярости. Если нечто подобное, не дай бог, повторится, мы вернемся к этому разговору.
Воспоминания Свена-Эрика прервал автомобилист с собакой. Через опущенное стекло тот протянул поводок, который держал в руке, заставляя таким образом пса бежать радом с машиной. Животное, в котором было что-то от емтландской лайки, мчалось рядом с высунутым языком.
— Проклятый садист! — пробурчал Свен-Эрик, наблюдая эту сцену в зеркале заднего вида.
Вероятно, какой-нибудь любитель лосиной охоты, озабоченный тем, чтобы его собака не теряла форму. Стольнакке задумался, не стоит ли ему остановиться и переговорить с хозяином животного. Таким
