— и все бросились к нему, чтобы посмотреть улов. Голец был небольшой, сантиметров двадцать в длину, но важен почин.
Однако до самого обеда больше ни у кого ни разу не клюнуло.
— Спит голец еще, — сделал вывод Козырев. — Это мальцы шальные по отдельности шляются. Когда талая вода через лед просочится, тогда он без разбору будет хватать блесны.
Пообедали, разогрев банки с консервами с помощью паяльной лампы. Запили водой из лунок. Перед едой Азовский всем наливал в кружку спирт. Вячеславу сказал:
— Тебе спирту не дам, назад «гэтээску» поведешь!
Вячеслав не обиделся. Утром ему достался глоток спирта, и он не нашел никакого удовольствия в таком питье: плеснуть в рот обжигающий спирт, затаить дыхание, пока набираешь в кружку воду из лунки, затем поднести кружку к губам и одновременно с глотком влить в рот прозрачную озерную воду. Хотя Вячеслава и проинструктировали, и пил он не первым — видел, как ловко получалось у всех, он поперхнулся, закашлялся и долго потом чувствовал боль в гортани.
После обеда первому повезло Вячеславу: он поймал маленького гольца.
Азовский, подошедший посмотреть, бесцеремонно отодвинул его в сторону:
— Теперь я над этой лункой посижу.
Вячеслав недовольно смотал леску, которую ему одолжил Козырев, и перешел на лунку Азовского. В нем снова вспыхнуло прежнее раздражение, он хотел сказать что-то злое начальнику, но тут на крючок попался солидный голец, Пришлось его поднимать на поверхность с помощью Козырева — рыбина едва пролезла в просверленное во льду отверстие.
— Бывает же так, — сказал Козырев, возвращаясь к своей лунке, — Настоящего рыбака рыбка обходит, словно чует издалека, а на новичка дуроломом прет.
Владимиру Ивановичу не везло: за весь день не вытянул ни одного хвоста. И тут он вдруг прыжком рванулся к своей лунке, успел схватить поползшее удилище и подсечь.
— Ух ты, кума Васюся, чуть не протабанил! — облегченно вздохнул механик, вытащив первую свою рыбину.
Клев длился около часа. Вячеслав больше ничего не поймал, зато остальные подсекли по пять-шесть штук. Увлеклись так, что не заметили, как минул день, солнце ушло за горизонт.
Обратный путь был неблизок, и Азовский дал команду собираться.
— Да, рановато мы приехали — сонный еще голец, — сказал он, оглядев небогатые трофеи. — Но на одну уху наберется!
Ужинали на ходу — хлебом и холодными консервами.
Когда тронулись в путь, было совершенно темно. Вячеслав вел машину уверенно: старый след отчетливо виден, только кое-где его перемела поземка. Впереди было не меньше двенадцати часов езды.
Скоро все, кроме водителя, завернувшись в шубы, уснули, сморенные бессонной предыдущей ночью и покачиванием кузова.
— Устанешь — разбудишь Владимира Ивановича, — сказал Вячеславу Азовский и тоже полез в кузов: спать сидя было неудобно.
Вячеслав усталости не чувствовал. Поглядывая через лобовое стекло, тихонько мурлыкал себе под нос мелодию о том, как хромой король с войны возвращался домой.
Однообразный пейзаж действует на водителя усыпляюще. Вячеслав не заметил, когда его сморил сон. Очнулся он от резкого толчка. «Гэтээска» стояла. Открыв дверцу, Вячеслав увидел, что машина уперлась в скалу. Сдал назад, протер смотровое стекло, насколько позволял свет фар оглядел местность: каменистые осыпи, обломки скал — старого следа нигде не видно.
Вячеслав взглянул на часы — около полуночи. Выехали они часов в семь вечера. Когда он уснул: час или два назад? Этого нжкто сказать не мог, как никто не мог сказать, когда машина свернула со старого следа и пошла по своей воле.
Пока Вячеслав раздумывал, от наступившей тишины проснулись Азовский и Козырев.
— Почему стоим? — спросил Азовский.
— Задремал, с дороги сбился…
— Эх ты, кума Васюся, — зло сплюнул Козырев. — Мы же запросто могли свалиться в ущелье!
Он занял место водителя, развернул тягач и повел машину назад — искать старый след.
— Не хотел ведь брать его, словно чувствовал, так нет, сжалился, взял на свою голову, — ворчал недовольно Азовский, перебравшись на свое место.
Вячеслав виновато молчал, удивляясь про себя, как это он мог так долго спать: ехали уже больше часа, а старого следа все не было.
— Придется ждать, когда рассветет, — наконец принял решение Азовский, — Может, мы по кругу гоняем — ни черта ведь не видно!
Вездеход остановился.
— Вы спите, я посижу, когда станет светло, разбужу.
Козырев и Вячеслав полезли в кузов, повалились рядом с безмятежно храпящими Нахабиным и Возовиковым.
Брезжил серый несмелый свет, когда Азовский разбудил всех:
— Подъем!
Когда нашли старый след, было уже совсем светло. Вячеслав занял водительское место.
День обещал быть пасмурным. Небо обложили облака, сквозь которые лишь кое-где пробивалась нежная лазурь неба.
— Давайте перекусим, что-то живот подвело, — сказал Азовский, когда Вячеслав, повинуясь его жесту, остановил машину. — А потом уж будем дуть без передыху. Лады?
Вячеслав завтракать не стал — все те же консервы и хлеб, — закурил, хотя от бензиновых паров и усталости к горлу подступала тошнота. Настроение совсем испортилось. Сейчас бы горячайшего кофе стакан!
Нахабин и Возовиков, перекусив и перекурив, снова с головой завернулись в шубы.
Азовский и Козырев не спали. Азовский вглядывался вперед, прищурив глаза, словно принюхиваясь своим хищным, напоминающим орлиный клюв носом. Козырев дымил папиросой за спиной у водителя. Вячеслав, чувствуя вину, внимательно следил за дорогой. Каждый был занят своими мыслями.
Кочевая жизнь, вольное казацкое положение нравились Азовскому. На сотни верст окрест нет над ним начальников. Он распоряжается собой, подчиненными людьми. Поссовету до его экспедиции дела нет — временный народ. В экспедиции работали и женщины, которые не прочь были пофлиртовать с начальником. Он не избегал этого, но никогда не давал никаких обязательств, не допускал малейших поползновений на свою свободу.
Дома — в Ленинграде — Азовский бывал редко. Дети — сын Андрей и дочь Лена — росли без него, были, в сущности, чужими, потому что он ими не интересовался, и во время редких кратковременных наездов домой чувствовал, что стесняет и детей, и жену.
Набегала со всех сторон белая тундра. Если все время смотреть вперед даже через дымчатые очки, быстро устанут и заболят глаза. Азовский очков не любил, а чтобы искрящийся снег не слепил, глядел вприщур. На мгновение отвлекшись от своих мыслей, он посмотрел вперед. Вдали маячили темные точки.
— Стой! — крикнул он Вячеславу, взмахнув рукой, и даже привстал на месте.
Козырев и Азовский влезли на крышу «гэтээски», оглядели в бинокль окрестности. Километрах в двух отсюда паслись дикие олени. Стадо небольшое — семь-восемь голов.
Водительское место занял Козырев. Двигаться прямо было нельзя — ветер тянул к стаду. Предстояло сделать большой крюк, чтобы выйти с противоположной стороны, отрезать оленям путь отхода в тундру, прижать их к горам.
— Поехали, — кивнул Азовский Козыреву и достал карабин.
Пусть была неудачной рыбалка, наконец-то подфартило. Подстрелить дикого оленя — это ли не фарт? Николай Петрович знал, что охота на диких оленей в этих местах запрещена, так как их осталось совсем мало. Но кто их считал в тундре? Кто узнает? Азовским овладел азарт.
