плешивая головка микроцефала была сплошь покрыта сочащейся коростой и имела столь странную форму, что при первом взгляде на голову-то не была похожа. А сочетание этого мятого гнилого «корнеплода» с изуродованным телом ничего, кроме ужаса, не вызывало.
— Бог мой, Пашка! — потрясенно прошептал Зайцев разбитыми губами.
— Не старайся, стояк, это храмовник, он глухонемой. И, кажись, ничего не понимает, — послышался откуда-то сверху знакомый голос. Алексей задрал голову. Он помнил: когда его привезли, на потолке не было никакого отверстия. Сейчас там появился квадратный люк, и вниз свешивалась голова Мишки- дурачка. — Ну чего зенки вытаращил? Не дрейфь, тебе только яйца оттяпают и отпустят, — трескуче рассмеялся Мишка. — Что, не хошь?
— Ах ты сволочь! — наконец пришел в себя Зайцев. Он резко поднялся на колени, хотел было дотянуться до Мишкиной рожи, но тот успел задвинуть крышку люка.
Алексей не просто рассвирепел, он как будто лишился рассудка и с диким воплем бросился вон из святилища. Но несколько точных и очень болезненных ударов по лицу заставили его отступить. Оказалось, что противостоять даже одному увечному кудияровцу на его территории Зайцев не мог. Это вызвало в нем такой взрыв злобы и отчаяния, что Алексей, неуклюже загребая ушибленной рукой, заметался по пещере в поисках какого-нибудь орудия. При этом он неистово выкрикивал нечто совсем не похожее на то, что говорил всю свою сознательную жизнь. Он перебрал все матерные слова с известными ему производными, перешел на доморощенную феню и в конце уже тихо и жалобно произнес:
— Ну и гады же…
Зайцев не закончил фразу. В этот момент он оказался лицом к выходу и увидел, как в святилище вползает его недавний благодетель. Над головой могучего кудияровца и с той, и с другой стороны на Алексея с жадным, людоедским любопытством смотрели еще две пары глаз.
Издав душераздирающий вопль, Зайцев шарахнулся к алтарю. В одно мгновение он взлетел на него, поджал под себя ноги и в ожидании самой страшной развязки замер, не имея сил ни протестовать, ни сопротивляться.
А трое кудияровцев медленно вползали в святилище и, казалось, растягивали удовольствие от созерцания вконец раздавленного страхом стояка. Все трое выглядели, как тронутые тлением зомби, и в ожидании ужасной смерти Алексей снова попытался что-нибудь сделать. Но его слабая попытка как-то защититься больше напоминала бессмысленное копошение пойманного жука в коробке. Он пальцами скреб под собой алтарь, сбрасывал ногами ритуальные пучки трав, затем нащупал осколок и несколько раз с остервенением махнул им перед собой.
— Кыш, подонки, — ослабевшим голосом выкрикнул он. — Кыш!
— Берите его, мужики, вяжите, — снова раздался сверху голос. — Будем бога нашего задабривать, чтобы не очень гневался.
Кудияровцы остановились перед поперечной перекладиной креста, и двое из них занялись петлями для рук. Третий же, его «спаситель», стал проверять на крепость затяжку для ног. Они делали это по- крестьянски основательно, не торопясь, словно запрягали лошадь, и Зайцев на неопределенное время получил отсрочку. Он еще пару раз бестолково взмахнул перед собой стекляшкой, потом опустил руку и наконец взглянул на предмет, который держал в руках. Это оказался осколок зеркала величиной чуть больше ладони. Но более всего Алексея поразило не это косвенное свидетельство, что где-то еще существует или, по крайней мере, когда-то существовал нормальный цивилизованный мир. Зайцев вдруг увидел собственное отражение и необычайно растерялся. Из осколка на него таращил глаза до смерти перепуганный кудияровец. Заросшее щетиной лицо было сплошь испещрено глубокими гноящимися царапинами и оказалось такого же грязно-землистого цвета, как и у жителей подземного города. Воспаленные красные глаза обрамляли опухшие, покрытые коркой веки. А волосы напоминали раздерганный, свалявшийся парик.
«Господи, — напряженно всматриваясь в зеркало, подумал он. — Как же быстро человек превращается в животное».
— Нравится? — услышал Алексей сверху и очумело посмотрел на Мишку. — Не бойся, бить не будем. Чего ты так испугался? — В голосе дурачка слышалась нескрываемая издевка, но Зайцев почти не понимал, о чем тот говорит. Он как будто впал в каталепсию, все смотрел на свое отражение и не верил, что видит себя. А кудияровцы, похоже, хотели всего лишь усыпить бдительность стояка, и как только он взглянул вверх на Мишку, бросились к алтарю. Они стащили пленника вниз и без труда разложили его на кресте. Впрочем, Алексей почти не сопротивлялся. Он покорно дал привязать себя к брусьям и только раз проявил недовольство — ругнулся, когда один из мужиков грубо припечатал больную кисть к перекладине.
Работали кудияровцы молча и сосредоточенно, будто собирали сложный агрегат. При этом они общались меж собой кивками и жестами, удивительно проворно пользовались обрубками рук и старались не смотреть пленнику в глаза.
— Ну вот, посвятим тебя в кудияровцы, — как сквозь вату, услышал Зайцев голос Мишки. — Поживешь — понравится. А вы давайте, давайте отсюда, — махнул он мужикам рукой, когда узлы на руках и ногах были затянуты. — Надо будет, я позову. А пока скажите всем: завтра праздник. Пусть вино варят.
— Вино, — повторил один из кудияровцев, и губы его расплылись в глупой детской улыбке.
Когда Алексей с Мишкой остались одни, дурачок спустился в святилище, сел в изголовье своей жертвы и наклонился к его уху.
— Немного потерпеть придется, — совсем другим голосом, в котором Зайцев уловил ноту сочувствия, произнес Мишка. — Я тоже терпел. Вон, видишь? — и он приподнял левую ногу с расплющенными пальцами. — Тебе еще повезло, что Время божьего гнева прошло. Раньше-то посвящали — на три дня наверх выгоняли под самый огонь божий. Кто вернулся, тот и кудияровец. Как тебя зовут-то?
— Пошел к дьяволу, — равнодушно ответил Алексей и под нос себе пробормотал: — В трактире пол и потолок деревянные, а в святилище — земляные. Богоносцы хреновы.
— Понимаю, — на этот раз притворно вздохнул дурачок. — Ты имеешь право сам выбрать: руку или ногу. Порядок такой. Ну не могут они спокойно смотреть, когда у человека все на месте.
— Врешь ты все, — тихо проговорил Зайцев. — Это ты не можешь. Иди отсюда, урка земляная.
— Зря ерепенишься, — миролюбиво сказал Мишка. — Я тебе дело хочу предложить. Мы здесь с тобой вдвоем такого можем наворочать… И, между прочим, помочь кудияровцам. Они же роют, как кроты. Так вот, план у меня есть: размножаться — и рыть, рыть, рыть. На полстраны прорыть подземелье. Это для начала. Кумекаешь: первое подземное государство! А мы с тобой…
— Иди отсюда, сумасшедший, — чуть не всхлипнул Алексей.
— Не-ет, — трескуче рассмеялся Мишка. — Не сумасшедший. Был бы сумасшедшим, отпустил бы тебя. Тут-то нам всем и каюк. А я хочу дать людям нормальную жизнь. Хватит им по трубам ползать да в тесных норах жить. Будем строить подземные квартиры.
— Ну а себя ты, конечно, объявишь царем?
— Как хочешь называй, — уклончиво ответил Мишка. — Можно и царем, да подземелье пока маловато для царства. А что, Михаил Первый — звучит. Да не ломайся, я дело предлагаю. Как тебя звать- то?
Такого поворота событий Зайцев не мог себе и представить. Этот полубезумный мозгляк вознамерился построить целую подземную империю и собирался предложить ему должность советника или первого министра. Подобная идея могла возникнуть в башке только такого человека, как Мишка-дурачок: психически неуравновешенного, физически ущербного, маниакально себялюбивого. Но самым ужасным Алексею показалось то, что, в принципе, этот невероятный план был вполне осуществим. Зайцев очень ярко представил, какими словами Мишка будет уговаривать дремучих кудияровцев, что будет сулить и на каких давно заржавевших струнах играть. Не менее страшно выглядела убежденность дурачка в своей правоте. В его словах не было ни грамма цинизма, и чисто внешне она являлась благом для этих несчастных одичавших калек. Он, Мишка, не вылезая из подземелья, желает построить руками кудияровцев настоящую, а не вымышленную Кудияровку, тогда как живущие на поверхности могут предложить ползунам лишь жалкое прозябание в убогом поселковом доме инвалидов, глупое людское презрение и бесстыдное любопытство.
А Мишка-дурачок принялся фантазировать; при этом глаза у него подернулись мечтательной
