кустами.
Джон выскочил на дорогу, перебежал луг и постучал к Полмерам. Озабоченная Дженни приоткрыла дверь.
— Ты что, Джон?
— Вставайте, выходите, к нам гости! Солдаты и пастор!
— Да как выходить-то, хозяин у меня слег. Всю ночь маялся, лихорадка. Простыл, видно… И дочка, похоже, тоже… Их не подымешь.
— Ну лежите тогда, я скажу, что вы больны. Справимся!
Едва он успел вбежать в дом, как в дверь громко застучали. Так стучат только солдаты или представители власти.
— Эй вы! — донеслось снаружи. — Открывайте, или мы разнесем вашу дверь в щепы!
Люди в зале переглядывались, молчали.
— Ну где же Джерард! — простонала Рут. Хогрилл подошел к двери и отодвинул засов. Перед ним стоял пастор Платтен. Очки его слегка запотели, волосы в беспорядке свисали из-под шляпы. Из-за его спины выглядывал бейлиф.
— Выходите! Выходите все! Именем господа мы будем сносить дом! — крикнул пастор. — Нечестие ваше будет попрано, гнусные дела преданы справедливой каре! И не советую сопротивляться, с нами войска. Где ваш предводитель?
Люди молча стали выходить под пляшущие колючие снежинки.
— Вот, — Платтен обернулся к офицеру. — Полюбуйтесь. Без моего разрешения настроили домов на моей земле, вспахали ее, засеяли… Я требую защиты закона!
— О каком законе вы говорите? — Уинстэнли, выйдя из-за угла дома, подошел к пастору. Костера с ним уже не было. — О том законе, который велит бедным умирать с голода или гнуть спину, работая на праздного господина? Этот закон отменен вместе с монархией.
Он был совершенно спокоен. На широкие плечи падал снежок. Пастор с ненавистью посмотрел на него.
— Я вас не спрашиваю. Здесь шериф и представители генерала Фэрфакса. Капитан, вы можете задать вопросы этому человеку.
Офицер со светлыми глазами и открытым привлекательным лицом, обогнув монументальную фигуру шерифа, подъехал ближе.
— Скажите, — спросил он, — вы держите у себя в доме или где-либо еще оружие? Получены сведения, будто вы вооружаете людей и готовите выступление в пользу принца Чарльза.
— Я не знаю, кто оклеветал нас, чтобы восстановить против колонии генерала, но вы можете войти в дом и все посмотреть. Оружия вы не найдете, его у нас нет. Наше оружие — наш труд.
Пастор дернулся. Офицер жестом остановил его и весело улыбнулся, показав два ряда ровных белых зубов; ему было ясно, что человек с таким лицом, как у этого копателя, не может быть злоумышленником.
— А чью собственность вы присвоили, распахав пустошь? — спросил он.
— Ничью. Мы сеем и строим на общинной земле. Мы имеем на это право, потому что платили налоги и пускали на постои солдат Республики. Она победила и воздала от своей победы господам и лордам, освободив их от повинностей. А о нас забыла. Вот мы и решили позаботиться о себе, трудясь на общей земле и питаясь трудами рук своих.
Офицер кинул взгляд на пастора и спросил опять:
— Но если позволить всем в Англии пользоваться землей сообща, мы ведь вообще разрушим всякую собственность?
— Что из того? Собственность всегда и всюду была проклятием. Так почему бы Англии первой не начать новую жизнь на своей земле?
Капитан Глэдмен отлично понимал, что нищий чудак говорит чепуху. Не может быть в Англии справедливости. Капитан полагал, что знает, что почем в этом мире; но как хорошо он понимал необъяснимую симпатию своего блистательного командира к этому нищему!
— Хорошо, — сказал он. — Я вижу, среди вас нет левеллеров, врагов Республики. Армия не считает нужным предпринять против вас военные действия.
— А вы не осуждайте левеллеров, — ответил Уинстэнли. — Вам лучше осудить королевскую власть, которая еще живет среди вас, в ваших законах, в проповедях ваших пасторов, в ваших советах и магистратах. Говорю вам, это надо осуждать, а не левеллеров. Ведь главный левеллер — Иисус Христос. Он скоро поднимется и поведет за собой всех верных; тогда вы останетесь нагими и босыми и устыдитесь себя.
— Вы послушайте, что он говорит! — пастор Платтен подскочил в Глэдмену. Кулаки, которыми он потрясал в воздухе, дрожали. — Он порочит власть и церковь! Дело Республики! Он нам угрожает! Господин капитан, я требую немедленных действий против этих мятежников!
Глэдмен сверху вниз посмотрел на пастора. «Какие преимущества дает спокойствие», — подумал он. Зубы его блеснули:
— Мы посланы генералом для охраны шерифа. Я не вижу угрозы для шерифа. Мы ничего предпринимать не будем. — И отъехал туда, где застыли на конях его солдаты.
— Ну хорошо. Тогда я сам буду действовать, — произнес пастор, и лицо его налилось густой темной кровью.
Он махнул рукой, и йомены с палками и топорами подошли ближе. Они встали нерешительно, переминаясь с ноги на ногу, опираясь на свои орудия. Впереди стоял Томас Саттон с тупым лицом и ждал приказаний.
— Дети мои! — начал пастор. — Господь с небес взирает на вас в эту минуту. От вас зависит, будут ли попраны благочестие, святость закона и права каждого из нас. Самонадеянные нечестивцы пренебрегают нашей церковью. Они попирают законы и смеются над священными обрядами. Они не соблюдают день субботний, нарушая первейшую заповедь господню. Они не платят десятину и не подчиняются властям. Они посягают на нашу собственность! Никто из нас не сможет спать спокойно, пока это ядовитое семя гнездится на нашей земле. Дай им волю — они скоро и в наш карман запустят руку, растлят ваших жен и дочерей! Так пусть же кара господня обрушится на проклятое логово! Прольем на нечестивых горящие угли, огонь и серу! Благословляю вас, дети мои! Разбейте этот дом в щепки, чтобы и духу зловредного здесь не осталось!
Йомены переглянулись. Лица их не выражали той решимости, которой следовало бы ответить на речь пастора. Невысокий человек в порыжелой потрепанной куртке громко вздохнул и, сдвинув шапку на лоб, почесал затылок.
— Что? — спросил пастор, пристально посмотрев на арендаторов. Губы его побелели. — И вы бунтовать? Не боитесь кары господней? Да я завтра же выгоню вас всех на улицу! Здесь мятеж! Кто не сражается с мятежом, сам мятежник. Праведный гнев и проклятие да падут на вас и семя ваше, да станет геенна вам уделом!
Он с силой вырвал топор из рук молодого йомена и крикнул в сторону офицера:
— Если Армия не хочет защищать дело Республики, святой церкви и собственности, я сам!..
Он подбежал к углу строения, размахнулся и со всей силы ударил топором по опорному бревну сруба. Топор сорвался и только едва задел угол дома. Пастор размахнулся и снова ударил. Щепки брызнули во все стороны, сруб зазвенел, на бревне появилась отметина.
Уинстэнли сказал что-то диггерам, и они отошли. Лицо его по-прежнему было бледно и спокойно, только кулаки невольно сжимались. Но что они могли сделать против взвода солдат, и властей, и нескольких десятков вооруженных топорами йоменов!
Нед Саттон подошел к брату, что-то горячо зашептал ему на ухо, и капитан Глэдмен вдруг увидел, как похожи между собой эти два человека. Дюжий Томас поплевал на ладони, взялся за топор и пошел к противоположному углу дома. За ним потянулись другие. Дом содрогнулся, и щепки полетели от стен.
— Молодец, Томас! — вскричал пастор. — Так их! Восстань, господи, да не возобладает человек, да судятся народы перед лицом твоим! Наведи, господи, страх на них; да знают народы, что человеки они! Смотрите, смотрите, как славно! Так им и надо!
