Прежде чем пулеметчик сориентировался — он не видел, что все трое охранников убиты и не подозревал, что смотрит на зарождающийся мятеж. И прежде чем он успел что-то сообразить — из черной, потной толпы в двадцати метрах от машины вылетело пущенное умелой рукой лезвие. Это было скорее не лезвие — а выпрямленное и аккуратно заточенное толстое шило без ручки, даже не обмотанное тряпьем, как это обычно здесь делалось. Это лезвие преодолело в полете двадлцать один метр и ткнулось именно туда, куда и должно было ткнуться — в глаз. Взревев от боли, пулеметчик попытался выдернуть лезвие из глаза, но силы оставили его и он осел на сидении.
Из месива черных тел вырвались двое, они бежали как на олимпийских дистанциях, выкладываясь изо всех сил. Пулеметчик со второй машины открыл огонь, свинцовая струя хлестнула по неграм — заключенным, они бросились в стороны, кто-то упал на землю, кто — то попытался спрятаться, хотя бы в ямах от вывороченных из земли камней. И этот пулеметчик сплоховал — он сам, заключенные, пытающиеся совершить побег и вторая машина были на одной линии и он не мог открыть огонь, опасаясь задеть своих же. Это — было ошибкой.
Как его и учили — Акумба кинул свою рабочую куртку на мотки проволоки первым, и тут же — это сделал заключенный 3121, куртки образовали своего рода мост. Заключенный 3121 кувыркнулся через него с места, как заправский гимнаст, оказавшись на свободе, Акумба оказался менее проворным. Но это было неважно — заключенный 3121 добежал до пулеметной установки, отпихнул умирающего немца — и шквальный огонь обрушился сначала на вторую вооруженную машину, затем — на выбегающих из временно поставленного в сотне метров отсюда помещения охранников из бодрствующей смены…
Внедорожник бодро прыгал на неровностях, поднимая пыль, Акумба сидел за рулем и что-то орал во весь голос, заключенный 3121 был за пулеметом. Это была свобода.
Немецкое поселение встретило их огнем редкими, почти невидимыми в середине солнечного дня вспышками и свистом пуль. Немцев не так просто было взять — каждое поселение создавало свой отряд Ландштурма, каждый взрослый мужчина знал свое место в строю и имел оружие. Даже несколько стен разбежавшихся заключенных — вряд ли возьмут это поселение штурмом.
Заключенный 3121 ударил по вспышкам из пулемета, отсекая очередь за очередью и подавляя огневые точки — он учился вести огонь с движущегося катера, а это куда труднее. Акимбо повернул машину вправо…
— Правь к ангару! — заорал заключенный 3121, отстреливаясь…
Ангар был большим и старым, примерно такие укрывали самые первые самолеты во время Мировой войны. Он был каркасным — но сверху каркас покрывался не алюминием — а брезентом, пропитанным какой-то дрянью от гниения. Покрытие было старым, во многих местах истрепалось…
Дав последнюю очередь, капитан выскочил из кресла пулеметчика, буквально вломился в ангар. Его взгляду предстала Цессна-208 немолодая — но видно, что в рабочем состоянии и ухоженная. Видимо — списанная санитарная, таких подержанными сюда продается полно. Многие семьи предпочитают иметь самолет — аэродромов много, а на дорогах неспокойно.
Он подбежал к створка ангара, распахнул их. Акумба прятался за машиной…
— Удерживай их! Там винтовка есть!
Вместо ответа — одиночными заколотил Маузер.
Так… рядом с пилотским креслом на сиденье лежит ламинированный планшет, там порядок действий при запуске — но он ему не нужен, он все помнит так, как будто вчера выпустился из школы, тем более, что все гражданские малых самолеты похожи один на другой. Уровень топлива… полный бак, просто великолепно, видимо на всякий случай. Включить авионику… вон там выключатель, ожили приборы… красных лампочек нет. Закрылки вниз — вверх, работают, смесь на «богатую»…
Пуля пробила ангар, звякнула куда-то по самолету. Это плохо. Еще одна…
Ключ на первую позицию, стартер! Двигатель схватился почти сразу. Видно плохо, самолет одномоторный, винт перед глазами — но ничего, вырулим. Главное — свобода! Свобода!!!
Самолет покатился вперед, медленно и неуверенно…
— Садись!
Акумба бросился к самолету — молодец, винтовку не бросил.
Заключенный 3121 вырулил на импровизированную взлетку, представляющую собой просто очищенный участок земли, двинул рычаг, управляющий оборотами вперед. По уму — надо было бы подождать, пока мотор не наберет обороты — но это значило застыть в начале взлетной полосы и быть изрешеченным пулями. Нет, ну нахрен…
Магнето. Обороты тысяча пятьсот… Тысяча семьсот… Самолет разгоняется, подпрыгивая на неровностях, свистят пули. Штурвал на себя… нет, рано, не хватает подъемной силы. Самолет уже ощутимо трясет, впереди может быть что угодно, в том числе и валун, о который их просто размажет. Взлет неустойчивый, мотает то в одну сторону, то в другую — но земля твердая как камень, это не аэропорт… Обороты на максимум, штурвал на себя…
Взлетели…
Примерно через полчаса — известие о массовом побеге заключенных из трудового лагеря достигло города Мекеле, где не было ни одного немца во власти — только местные управленцы. Поэтому — до Аддис-Абебы информация дошла только через два часа, а до авианосца «Померания» — через два с половиной.
Большинство заключенных не разбежались — тупо сидели и ждали, пока прибудут германцы. Им то зачем — трудовой лагерь на каторгу менять? Да и кормят тут… а то что работать заставляют — так человек на то и создан, чтобы работать. Негры — они не такие плохие работники, если белые контролируют, чтобы они работали, а не сидели, сложа руки.
Самолет ДРЛО с Померании — перекрыл угнанной Цессне ход в сторону Европы. Начался комплекс поисковых и противопобеговых мероприятий, данные о самолете и бежавших были переданы в Люфтваффе. Люфтваффе держали над страной немало разведывательных аппаратов, пилотируемых и беспилотных, и рано или поздно — они должны были найти самолет. Но два потерянных в самом начале часа сыграли роковую роль — откуда начинать поиски — никто не имел ни малейшего представления.
Вечер 22 апреля 2005 года
Абиссиния, три километра от Аддис-Абебы
Два человека, одетые в рваные лохмотья — шли по малолюдной дороге, которая вела в сторону Аддис-Абебы со стороны гор. Оба были примерно одинакового роста, одинакового телосложения, только кожа одного из них была бронзовой, а другого — антрацитно-черной. Тем не менее — они чем-то даже были похожи, возможно, чертами лица, возможно походкой. И тем, что впервые за долгое время — они были свободны…
— Как тебя звать, белый? — спросил Акумбу, который нес на плече автоматическую винтовку, завернутую в мешок — мы никогда не знали твоего имени. Не знали, как ты попал в лагерь, в котором должны быть лишь черные.
— Я не помню свое имя. Можешь придумать любое.
На самом деле Паломник, он же заключенный 3121 — притворялся, он прекрасно все помнил. Он родился в Могадишо сорок два года назад… тогда этот город был перекрестком миров, крупнейшим портом региона. Его отец был капитаном дальнего плавания, моряком, мать была сицилийкой из переселенцев. Войны тогда не было, никто даже не думал о войне. Их семья была достаточно богатой, чтобы держать прислугу, их домоправитель был из амхари и он часто брал маленького хозяина на рынок. Он уже — проявлял интерес к чужим языкам, к чужой культуре, учился торговаться на рыбном рынке. Они играли пацанскими ватагами в зеленых дворах Могадишо, и кто-то из них был белым, а кто-то черным — но никому и в голову это не приходило, каждый из них был просто человеком. То, что сейчас говорят про угнетение и колонизацию — говорят про сороковые пятидесятые годы… последнее поколение уже не знало такого. Кому
