— Что? Ты что-то сказал? Кто этот Паша?
На полпути к двери он обернулся.
— Когда придет время…
Он вылетел пулей.
— Это похоже на небьющийся шар, — объяснял Клякса, катаясь по капитанскому мостику, одним глазом-стеблем глядя на Мэрфи и Барбару Дикс, другим — на индикаторы.
— Почему небьющийся? — спросила Барбара.
— Потому что мы делаем вот что: забираем часть времени и пространства из того измерения космоса, в котором живем, скручиваем ее, сцепляем и тащим за собой, выходя наружу.
— Это не шар, — поправил Мэрфи. — Что-то вроде надувного матраса из пены. Это время и пространство. То, что мы делаем, создает нулевую сингулярность в виде сжатия огромной массы пенистой губки, и мы как бы протыкаем ее булавкой. Потом закрепляем место прокола и ослабляем давление. Ура! Мы уже на другой стороне.
Клякса свистнул и чирикнул.
— Очень точно, только мы используем сингулярность, чтобы попадать в другие измерения, и потом уже сжимаем пенную губку.
Дикс покачала головой.
— Мне все еще трудно представить, что время и пространство пластичны, что в них можно проникать, можно их деформировать.
— Сто земных лет назад люди задавались вопросом, смогут ли их организмы вынести скорость в тридцать пять миль в час и выжить. — Клякса сплющился. — Теперь ваше понимание действительности так качественно возрастет, что это будет сюрпризом даже для ваших величайших ученых-физиков.
— Великим будет трудно это оценить. — Дикс встала и подбоченилась. — Однако я отдежурила десять часов. Мне бы хотелось чего-нибудь поесть и немного вздремнуть.
— До скорого, Барб. Катя подежурит еще четыре часа. Клякса и я позаботимся, чтобы этот шарик не стал пылающим. — Мэрфи махнул рукой, подождал, пока Барбара подойдет к люку, и повысил голос: — О'кей. Клякса, старина, давай-ка посмотрим, может ли эта штуковина растягиваться и принимать форму шасси. В Пенсильвании нас ждет отличная посадочная полоса с буксиром.
Барбара подмигнула и покачала головой. Мэрфи смотрел за тем, как она удаляется.
— Растягиваться? Шасси? Буксир?
Мэрфи хихикнул и уселся в кресло пилота.
— Это была шутка, Клякса. Юмор.
— Я не понимаю шуток, Мэрфи.
— Да, я заметил.
Мэрфи переключил внимание на голографические приборы, которые регулировали размеры поля нулевой сингулярности. Его нисколько не взволновало могущество такого генератора — сгущение времени и пространства было выше его понимания. Он знал только то, что какая-то сила выбросит их в родную часть космоса.
Индикаторы были в порядке.
— Мэрфи?
— А?
— Что ты чувствуешь, зная, что скоро умрешь?
Мэрфи от неожиданности зажмурился.
— Что чувствую, зная… Ты это к чему, черт побери? — Он кинул на Кляксу быстрый взгляд — тот смотрел на него горящими черными бусинами глаз-стеблей, его пухлые бока слегка провисли.
— О смерти я говорю. Ведь ваш организм истощается, нарушается обмен веществ, ослабевают биологические функции, кислородный баланс. В течение пятидесяти следующих лет или около того ты обязательно умрешь. Что ты чувствуешь, когда думаешь об этом?
Мэрфи откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы.
— Это со всеми случается, поэтому я не очень-то беспокоюсь по этому поводу.
— Со мной этого не случится.
— Поспорим?
— Очень мало Ахимса умерло, да и то только потому, что они сами этого захотели — сошли с ума. Но люди умирают. Гитлер умер. И Сталин умер. И ты точно так же умрешь.
Мэрфи выпятил подбородок.
— Знаешь, бьюсь об заклад, что и Ахимса умрут однажды. Что ты скажешь о несчастном случае? В корабль может врезаться астероид? Или планета?
— Наши мониторы предохраняют нас от подобных вещей.
— А как же конец вселенной, Клякса?
— Шисти говорят, что у вселенной никогда не будет конца. Будут возникать гигантские колебания, и все во вселенной просто перейдет в другое состояние.
— Ага, вот как. Перейдет в другое состояние. Когда мы умираем, наши тела становятся пищей червей. Это ведь тоже переход в другое состояние? Спорим, ты умрешь.
— Это ложное высказывание. Что чувствуешь ты, зная, что
Мэрфи, нахмурившись, посмотрел на мониторы.
— Не знаю, как ответить. Думаю, что такие мысли только отвлекают от дела. Я очень много раз оказывался на волосок от смерти. Просто я знаю, что когда-то это все равно случится, и продолжаю заниматься своим делом. Мне кажется, хорошо, что мы точно не знаем, когда это произойдет. И вообще, единственное, в чем можно быть уверенным в этой жизни, так это в том, что когда-нибудь умрешь.
— То есть ты просто смиряешься с тем фактом, что ты обречен?
— Ну, думаю, что так. Я не могу этого изменить и не уверен, что хочу. — Мэрфи наклонился, внимательно глядя на монитор. — Я знал многих стариков, готовых к смерти. Большинство из них потеряли тех, кого любили, мир вокруг них изменился, и эти изменения были им не по нутру. Я знал хороших парней, которые просто устали от всей этой ерунды и вырубились. Я видел таких, кто хотел умереть от усталости, просто хотел отдохнуть.
— А ты, Мэрфи? Ты бы хотел стать бессмертным, если бы смог?
— А что ты предлагаешь?
— Пока еще у меня нет таких средств. Этот вопрос потребует длительного изучения, глубокого исследования. После того как я окультурю вас, я займусь этим стоящим проектом.
— Мне это наверняка понравится, но знаешь, вряд ли я продержусь больше двухсот лет.
— Ты устанешь и вырубишься?
Мэрфи рассмеялся.
— Нет. Но задумайся, Клякса, они назвали Толстяка сумасшедшим, так? Сказали, что он сошел с ума,
