было следом от выстрела. С десяток квадратных метров покрывал толстый слой темно-серой мучнистой пыли. Экспресс-анализатор быстро определил, что это измельченный до молекулярного состояния базальт.
– Выходит, ночью я стрелял в скалу?
– Раньше тут не было никакой скалы. У меня хорошая зрительная память. В той стороне не было ничего. И дно ущелья, как видишь, понижается, даже его ты не мог зацепить.
– Ты хочешь сказать, что по ночам скалы на этой планете отправляются погулять?
– Может быть.
– Да. После того, что мы видели ночью, все, конечно, может быть.
– Аксиомы, принятые на Земле, здесь не всегда обязательны. К тому же, если это была просто скала… Ты видел хоть один осколок?
– Нет.
– А ты слышал, чтобы выстрел бластера мог раздробить скалу до молекулярного состояния?
– Что же это было?
– Не знаю, но боюсь, что мы еще познакомимся с этим. И давай, наконец, посмотрим, что случилось с прожектором.
На месте прожектора они увидели глубокую вмятину в обшивке. Поверхность металла казалась оплавленной и местами смятой так, что образовались трещины. Кибернетик подозрительно покосился на Доктора.
– Ты не мог случайно выстрелить?
– Мой бластер оставался в рубке.
– Но ведь я стрелял только раз! И в этой стороне не было никаких вспышек. Откуда такая температура?
– Ты думаешь, это след от выстрела бластера?
– Очень похоже.
– В таком случае, это еще раз подтверждает…
– … что скалы на этой планете берут с собой на прогулку бластеры. Ладно. С меня на сегодня хватит загадок. Пора наконец заняться делом.
Кибернетик решительно направился к входному люку, а Доктор пошел за ним, но какое-то тревожное и еще смутное опасение заставило его вернуться. Он не обнаружил ничего нового, ничего подозрительного во вмятине на борту шлюпки, обшивка которой приняла и отразила прошедшей ночью неизвестный энергетический удар. Вот только странный беловатый налет покрывал теперь кое-где оплавленный металл… Но это могла быть пыль, принесенная ветром, просто пыль… Проверять не хотелось, может быть, оттого, что, если даже это и не было пылью, а было чем-то гораздо более серьезным, у них наверняка не найдется средств для борьбы с новой неизвестной опасностью. Почему-то теперь Доктор не сомневался в том, что так и будет. Что ж, они первые открыли военные действия и не пожелали участвовать в мирных переговорах… Хотя, пожалуй, крысиный лабиринт вряд ли подходящее место для переговоров…
К обеду удалось установить систему фильтров. Через час после того, как они ее запустили, в рубке можно было снять скафандры. Они устроили из этого маленького события настоящий праздник. Приняли душ, выпили по бокалу тонизирующего напитка и развалились на подвесных койках, испытывая неописуемое блаженство от прохладного воздуха.
Во время работы тревога за товарищей казалась глуше, незаметнее. Зато сейчас они уже не могли думать ни о чем другом.
– Когда начнем поиски? - спросил Доктор.
Кибернетик растер заросшее щетиной лицо, выпрямился в своем гамаке и повернулся к Доктору.
– Я думаю, нам есть смысл подождать до утра, хотя бы для того, чтобы не разминуться с ними.
– А как у них с кислородом?
– Физик взял с собой режекторные фильтры. С ними время практически не ограничено.
– Долго они в скафандрах не продержатся.
– Я думаю, мы все тут долго не продержимся.
Доктор внимательно посмотрел на Кибернетика. На секунду подумал, не ходил ли он вслед за ним к поврежденному участку обшивки, но потом вспомнил, что они не расставались весь день.
– Видишь ли… - сказал Доктор и задумчиво пожевал губами. - Нам очень важно выиграть время, каждый лишний час.
– Интересно - зачем?
– Честно говоря, я и сам как следует не знаю. Но у меня такое ощущение, словно мы начали с планетой поединок, в котором каждый час играет решающее значение, хотя бы потому, что в течение каждого часа мы получаем и перерабатываем новую информацию, а это увеличивает наши шансы.
– Я не вижу никаких шансов. Сколько угодно новой информации и ни одного нового шанса. Вряд ли удастся использовать информацию, значение которой мы не понимаем.
– Не тебе это говорить. Любая кибернетическая система насыщается информацией до определенного предела и только потом, перейдя в другое качество, получает возможность пользоваться ею…
– Характер информации обязательно должен быть в пределах возможностей данной системы, иначе…
– Я это знаю. Но у нас есть планета, на которой есть жизнь, высокоорганизованная жизнь, это, по-моему, мы все же установили.
– Но ведь ты всегда утверждал, что любая жизнь, и тем более сложно- организованная, способна развиваться только в комплексе.
– Возможно, здесь, на этой планете, нам придется еще не раз усомниться во многих земных аксиомах… Не станешь же ты отрицать, что вмятина на обшивке - это реальный факт и попытка установить с нами контакт, получить какую-то информацию тоже факт… Кстати, об информации. Что, если они хотели убедиться в том, что мы можем оценить сложные ситуации не только с помощью логики, но и эмоционально? Понимаешь, по-человечески нелогично!
– А для чего им это?
– Ну, не знаю…
Доктор надолго замолчал, потом вдруг повернулся к Кибернетику, стараясь в желтом полумраке, царившем в шлюпке, рассмотреть его сухопарую, словно иссушенную внутренним недугом фигуру. Доктор, как никто другой, знал, что в этом жилистом теле нет никаких болезней. За весь рейс Кибернетик, единственный, ни разу не посетил его кабинет. Казалось, болезни не могли выдержать мрачного лихорадочного огня, горящего в нем.
– Давно я хотел спросить тебя, Миша… - нерешительно начал Доктор. Кибернетик лишь вопросительно замычал в ответ, и он продолжил: - Отчего тебе не сиделось на Земле?
Кибернетик задумчиво пожевал губами и, когда Доктор уже не надеялся на ответ, пробормотал:
– Все мы от чего-то бежали, может быть, от самих себя.
– Ну, не все… Я, например, надеялся найти нечто другое. Пусть не лучшее, но другое. Какой-то иной мир.
– Теперь ты его нашел, можешь радоваться.
– Зря ты все воспринимаешь негативно. Неизвестно, что мы тут нашли.
