неприязнью, а в худшем — с подозрительностью. Даже если возлюбленным удавалось общаться на подобных празднествах, люди недоуменно поднимали брови и шушукались. Находились и такие, кто не стеснялся лезть с расспросами.
Еванжелин не случайно заставляла себя смотреть в сторону — рядом с ней все время находился отец. Ей все же удалось взять себя в руки, и, возможно, ее невольный всплеск чувств был расценен как невинное удивление, и не более того.
Взглянув на дочь, лорд Грегор Шрек самодовольно улыбнулся и погладил ее руку пухлой ладонью. Шрек был низеньким, круглым мужчиной с заплывшими жиром глазками и не сходящей с лица неприятной улыбкой. Он, похоже, нравился себе и совершенно не заботился о том, чтобы одеваться по моде. В свою очередь, мода ничего не могла предложить таким людям, как он. Шрек не был общительным человеком и избегал любых собраний — за исключением тех, на которых был обязан присутствовать по этикету. Несмотря на свой высокий титул и давние связи, он никогда не пользовался популярностью при дворе, однако придавал этому мало значения. Он постоянно был погружен в свои личные дела.
— Не хочешь ли немного вина, дорогая? — ласково предложил он дочери. — А может быть, что- нибудь поесть? Ты же знаешь, как я беспокоюсь, когда у тебя нет аппетита.
— Не стоит беспокоиться, отец. Мне ничего не нужно.
Шрек сокрушенно покачал головой:
— Ты должна набираться сил, дорогуша, иначе превратишься в ходячий скелетик. Ты же хочешь нравиться своему папочке, правда?
Его рука крепко сжала ее запястье, и Еванжелин заставила себя улыбнуться и кивнуть головой. Разозлить его было бы неблагоразумно. Несмотря на кажущееся добродушие, Шрек имел вздорный нрав и был удивительно злопамятен. Поэтому Еванжелин позволяла ему проявлять столь назойливую заботу, а сама оставалась настолько равнодушной, насколько это можно было сделать, не раздражая отца. Она привыкла к такому «хождению по канату», хотя от этой привычки ей не становилось легче.
Шрек оглядел шумно переговаривавшуюся толпу и нахмурился:
— Ты только посмотри на них: счастливы оттого, что праздно проводят время, и хотя бы один подумал, за чей счет? Едят мою еду, пьют мое вино, а мою несчастную племянницу превратили в безумную дикарку, прислуживающую Железной Стерве! Они без зазрения совести уплетают за обе щеки за мой счет, но никто из них не поддержит меня, если я захочу вызволить из рабства племянницу, как бы я ни просил об этом. Они не понимают, как много она для меня значила — почти столько же, сколько и ты, Еванжелин. Но когда-нибудь я все-таки заберу ее оттуда, а потом отомщу тем, кто отказался прийти ко мне на помощь.
Тут же тень, набежавшая на его лицо, исчезла, и он отпустил руку дочери. От этого безжалостного захвата рука Еванжелин онемела, но девушка не посмела даже потереть побелевшую кожу. Она боялась, что отец снова впадет в озлобленное состояние.
— И все же, — сказал он, расплываясь в улыбке, — я многого жду от этого брака. Летиция — просто очаровательная невеста, а Роберт Кэмпбелл, судя по его внешнему виду, — приятный молодцеватый кавалер. Я никогда не переоценивал Кэмпбеллов, никого из них, но они обладают хорошими связями с интересными и важными людьми. А когда два наших клана благодаря этому браку объединятся, нити этих связей попадут прямо мне в руки. За это мне придется всего лишь прикрывать им спину на случай непредвиденной атаки с тыла, пока они ведут борьбу за получение контракта на новый космический двигатель. Причем какая-то часть доходов непременно перетечет в мой карман. Дела не стоят на месте, Еванжелин. Скоро я смогу одарить тебя такими роскошными подарками, о которых ты даже не мечтаешь. Ты очень терпелива по отношению ко мне, выслушиваешь все мои обещания и ни на что не жалуешься, но когда-нибудь наступит и наш черед и твое терпение вознаградится, моя дорогая. Обязательно вознаградится. А все, что я прошу взамен, — чтобы ты любила меня. Разве это много?
— Нет, отец.
— Правда?
— Да, отец, — твердо повторила Еванжелин. — Вы знаете, что я чту вас как своего отца и беспрекословно вам повинуюсь. Мое сердце принадлежит вам.
Грегор Шрек блаженно улыбнулся:
— Ты все больше и больше становишься похожа на свою мать.
Еванжелин задумалась над подобающим и в то же время нейтральным ответом, и в эту минуту к ним подошел Джеймс Кассар, настоятель церкви Христа Воителя. Высокий, атлетически сложенный, излучающий чувство физического превосходства над окружающими, настоятель выглядел очень эффектно в черном, скроенном на манер военной формы стихаре и, конечно, знал это. Императрица стала официально поддерживать церковь, когда села на Железный Трон, а церковь в свою очередь употребила на пользу трона все свое огромное политическое влияние. Паства Джеймса Кассара была рассеяна по всей Империи, и церковь Христа Воителя была близка к тому, чтобы получить права официальной имперской конфессии. Ее стали называть «Надзирательницей за делом воздвижения креста», «воительницей за праведные души» и «защитницей веры». Под опеку церкви были переданы все военные училища. На практике это дало церкви Христа Воителя право подавлять все другие религии, открыто обращавшиеся к верующим. Ее влияние распространилось повсеместно. Императрица освободила церковь от всех налогов, позволила церковникам вмешиваться в судьбы своей паствы. Подготовленные в военных лагерях иезуиты-коммандос по приказу императрицы занимались выслеживанием и поимкой государственных преступников. Поэтому с церковью предпочитали не спорить. По крайней мере, публично.
Джеймс Кассар был восходящей звездой церкви. Он несколько лет прослужил в морской пехоте, с яростной настойчивостью преследуя врагов Империи. Он дослужился до майора, но потом прислушался к истинному зову души и пришел в лоно церкви, где стал проявлять усердие, выводя на чистую воду всех тех, кто противостоял истинной вере. И если его энтузиазм иногда переходил рамки закона и под карающий меч наряду с «козлищами» попадало несколько невинных «агнцев», то для этого всегда находилось оправдание: нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц, и т. д. Он был всеобщим любимцем, которому все прощалось. По крайней мере, ему все прощалось во дворце. Для Кэмпбеллов и Шреков было большой честью, что он согласился присутствовать на свадьбе. Лорд Шрек вежливо поклонился настоятелю, а Еванжелин сделала реверанс.
— Спасибо, что вы почтили нас своим присутствием, ваша милость, — вкрадчиво сказал Грегор Шрек. — Я надеюсь, вы всем здесь довольны?
— К сожалению, надежды вас обманывают, — резко ответил священник. — Никогда прежде не видел столько паразитов и дегенератов в одном зале. Ничего, наши проповеди помогут им встать на правильный путь. Я сомневаюсь, что половина из них хотя бы раз посещала церковь после обряда крещения. Или способна на память повторить главные заповеди катехизиса Христа Воителя. Но до тех пор, пока императрица — да продлятся ее дни! — не перестанет нянчиться с аристократами, они будут показывать кукиш церкви. Но вечно это продолжаться не будет!
— Правильно! — подтвердил Шрек. — Могу я предложить вам бокал вина или еще что-нибудь?
— Я никогда не соблазняюсь этой мерзостью. Тело — это храм и не должно оскверняться ядовитыми субстанциями. Лучше скажите мне, Шрек, вы тщательно продумали все детали этого торжества? У меня на сегодня запланировано немало других дел, и если мне придется нарушить график, я взыщу с виновных.
В этот момент посредине зала, как гром среди ясного неба, появился фанатик-зелот с исступленно горящими глазами. Его одежду составляло обернутое вокруг бедер рубище, а потемневшая кожа пестрела старыми и свежими шрамами. В лоб впились иглы тернового венца, и при каждом движении на его лицо стекали капли крови. Это был изможденный постом аскет, в глазах которого горел огонь фанатизма. По толпе пробежал удивленный шепот, а потом она снова замолчала: вокруг зелота, не причиняя ему никакого вреда, загорелся огненный круг. Аскет озирался по сторонам, и люди начали отступать к стенам, однако, когда он заговорил, его голос был на удивление мягким и ровным:
— Я пришел сюда, чтобы подать голос против продолжающегося рабства экстрасенсов и клонов! Я протестую против гонений на единственно праведную церковь — церковь Христа Спасителя! Христос заповедовал нам мир и любовь, но если бы он увидел, что вы делаете от его имени, то с презрением отвернул бы от вас свое лицо. Я не боюсь ваших охранников и судей. Я посвятил свою жизнь Господу и уйду
