дождевиком, не укладывалась в сознании тролля. Такие цены… столько не стоил даже самый лучший парайезавр в Бурине в удачнейший из ярмарочных дней. Годтар-Уф-Нодол уже спрашивал у тролля о плате, так что теперь просто покачал головой:
— Это слишком дорого для нас.
— Ты уверен, киноцефал? — улыбнулся дождевик. — Может статься, через несколько часов ты переменишь свое решение.
Дуршэ тяжело вздохнул и спустился на землю, встав прямо перед насмешником. Внимательно оглядел дождевика с ног до головы:
— Объясни мне, что происходит, и тогда я, может быть, найму тебя. Должна же существовать какая- то причина всему, что здесь творится.
— Должна, — подтвердил дождевик. — И существует. Но не годится так вести дела. Угости меня цахом, сядь рядом — тогда и поговорим нормально, как положено.
— У нас нету времени, — холодно сообщил Годтар-Уф-Нодол. — Желаешь говорить — говори, нет — ступай откуда пришел!
Дождевик промолчал. Только склонил набок косматую голову, прислушиваясь к капающему, крикливому лесу, окружавшему караван со всех сторон. Киноцефал терпеливо ждал.
— Хорошо, я скажу, — согласился наконец дождевик. — Ты когда-нибудь слышал о лламхигин-и- дуррах?
Дуршэ скривился:
— Не только слышал, но и видел — мерзкие твари. Как-то раз (в позапрошлом году) парочка залетела сюда с южных болот. У нас в то время был проводник из ракушников, он нас и сберег.
— На сей раз даже ракушник вам не поможет, — заметил дождевик. — Месяца два назад лламхигин- и-дурры мигрировали сюда. Поэтому никто и не желает идти к вам в проводники. Не я один — многие видели деревни после того, как над ними пролетели лламхигин-и-дурры. Весьма… поучительное зрелище, если так можно выразиться.
— Понимаю, — поджал губы Годтар-Уф-Нодол. — Но скажи, чем же ты можешь нам помочь?
— Я колдун. И если заплатите, уберегу вас от этих тварей.
— Гарантии? — К дуршэ вернулась его купеческая хватка.
— Оплата только после того, как выберемся к тракту.
— Согласен. Когда нам ждать нападения?
— До завтрашнего утра можете считать себя в полной безопасности. После, впрочем, тоже, но с той лишь разницей, что завтра утром об этой безопасности позабочусь я.
Колдун поклонился и направился к переднему парайезавру, потом обернулся:
— Да, еще одно. Зовут меня Вальдси.
Киноцефал, недоверчиво покачивая головой, взобрался на спину эльфовой рептилии и уселся в шаткое креслице. Заметив удивленный взгляд Эльтдона, пояснил:
— Лламхигин-и-дурры — твари неприятные. Если они обоснуются здесь надолго, я буду вынужден менять весь маршрут. А-а, да что там говорить, сам увидишь!
Признаться, Эльтдон как раз предпочел бы услышать, но от него здесь, кажется, ничего не зависело.
Караван, ведомый Вальдси, продолжил движение, теперь уже без задержек.
Эльф надеялся, что Годтар-Уф-Нодол доведет до конца рассказ о Книге, но тот лишь махнул рукой, продолжая над чем-то напряженно размышлять. Эльтдону ничего не оставалось, как пожать плечами и обратить свое внимание на окружающее.
Дольдальмор Лиияват жили обычной жизнью, и им было глубоко наплевать на караван, продирающийся через колючую мокрую чащобу. Ветви деревьев плотно переплетались где-то над головами путешественников, так что солнечные лучи сюда попадали в очень ограниченном количестве. Их хватало ровно настолько, чтобы эльф мог разглядеть ближайшие широколистные кусты и узкую корчащуюся тропу под ногами парайезавра. Все остальное пространство силился заполнить собой серый туман.
Но если на зрительные картины Мокрые Леса были бедноваты, то уж звуками они сполна возмещали эту ущербность. Помимо чавкающе-чмокающих шагов парайезавров и их «бесед», состоявших из грубых рычащих нот, вокруг рождались и умирали тысячи и тысячи разнообразнейших звуков. Капанье, писк, шорохи, тонкие пронзительные выкрики «ай-ай-ай» какого-то местного насекомого, кваканье и сопенье, дикий хохот неведомой рептилии, чей-то шепот
— все это напирало со всех сторон и, казалось, готово было разорвать барабанные перепонки путников, забираясь внутрь черепа. Но — удивительная вещь! — это же и убаюкивало, так что Эльтдон сам не заметил, как задремал той разновидностью полудремы, когда все, что слышится вокруг, мозг незамедлительно переделывает в логически связанные образы. Стоит ли упоминать о том, что подобная логика, кажущаяся естественной во сне, эльфа бодрствующего способна надолго вывести из равновесия?..
— Ах ты!.. — досадливо вскрикнул кто-то над самым ухом, и Эльтдон растерянно заморгал, силясь разобрать, в чем же, собственно, дело.
Сверху пролетело что-то массивное, задев его тонким хвостиком с кисточкой на конце. Эльф испуганно отшатнулся, заслоняясь руками от этого неведомого существа, с запозданием понимая, что мгновение назад видел крупную хвостатую жабу с широкими кожистыми крыльями. И между прочим, с кисточкой на конце хвоста! Такое даже в самом невообразимом сне не примерещится!
Годтар-Уф-Нодол снова прокричал: «Ах ты!..» — и попытался спрыгнуть на землю, но у него ничего не вышло. Словно какая-то невидимая нить привязала дуршэ к сиденью. Как, кстати, и Эльтдона. Как и всех остальных, кто сидел на парайезаврах. Только Вальдси бегал внизу, по грязи, и выкрикивал какие-то непонятные слова да размахивал в воздухе руками.
А над головами путешественников кружились, разочарованно шипели жабы — целая стая летающих жаб с их смешными хвостиками. Потом Эльтдон увидел разинутую пасть одной из них — и всякое желание смеяться у него мгновенно пропало. Всю жизнь он был уверен, что жабы — существа беззубые. Даже та тварь, из-за которой он попал в пациенты к Фтилу, даже она обходилась только ядом, а здесь… Создатель! — полон рот зубов, да каких! тоненьких, острых, словно какой-то шутник иголок понавтыкал. Эльф судорожно вздохнул и покосился на дуршэ. Тот уже догадался, почему ему не удается покинуть свое место на парайезавре, и теперь внимательно следил за дождевиком. Эльтдон попытался было о чем-то спросить, но киноцефал только раздраженно покосился на астролога и бросил отрывисто:
— Это и есть лламхигин-и-дурры. Любуйся.
Секундой позже одна из жаб заметила сидевшую на ветке ящерку и спикировала прямо на жертву. Ящерка раздула горловой капюшон и отчаянно зашипела, что, впрочем, ей ничуть не помогло. Жаба, разинув пасть, налетела прямо на маленькую рептилию и прокусила ей голову. Потом уселась на ветку, удерживаясь задними лапами и помогая себе пальцевидными выростами на крыльях. Моргнула большими радужными глазами и стала поедать добычу.
Эльтдон ни минуты не сомневался, что окажись он вне магического колпака, которым дождевик накрыл весь караван, лламхигин-и-дурры накинулись бы на него и сожрали, не испугавшись больших размеров добычи. Теперь стали понятны рассказы о «поучительном зрелище» в деревушках, над которыми пролетали эти твари. Видимо, Годтару-Уф-Нодолу и впрямь придется менять маршрут каравана.
Вальдси все еще что-то выкрикивал, но уже перестал бегать. Похоже, самое страшное миновало, да и лламхигин-и-дурры, сообразив, что поживиться больше нечем, потихоньку улетали в чащу леса, недовольно поквакивая. Неожиданно магические путы исчезли, и Эльтдон смог подняться с сиденья. Годтар-Уф-Нодол же попросту спрыгнул в грязь и поспешил к дождевику.
— Ты же говорил, до завтрашнего утра все будет спокойно! Кто-нибудь пострадал? — обратился он к Вальдси.
— Нет. Следовательно, я соблюдаю условия соглашения. Что же до лламхигин-и-дурров, то для меня их появление было такой же неожиданностью, как и для всех остальных. Но я не волен управлять ими. К сожалению.
Дождевик отвернулся и направился к переднему парайезавру. Только сейчас Эльтдон заметил, что Вальдси шатается от усталости, — наверное, то, что он сотворил, далось чародею нелегко. Дуршэ тоже
