как там у них в… Эфиопии? Помочь не надо?
Р. Элсворт решительно настаивает на лидирующей роли Соединенных Штатов в XXI веке, стремящихся решать все международные проблемы в сотрудничестве со своими союзниками и нахождении общего языка с Россией и Китаем. Такой подход характерен для представителей течения коллективной гегемонии Запада во главе с Соединенными Штатами. Для Элсворта эта позиция необычна, учитывая, что он был советником по внешнеполитическим вопросам у сенатора Р. Доула во время президентской кампании 1996 г. Как известно, Доул настаивал на единоличной гегемонии США в мире без оглядки на союзников. Времена, видимо, изменились, а с ними изменился и Р. Элсворт.
Рональд Стил: «Безопасность есть самый дешевый смертельный враг»
Как удачно заметил Рональд Стил, «наиболее сомнительными концепциями являются те, которые мы воспринимаем как сами собой разумеющиеся… Мы их берем как устоявшиеся истины, подобно библейским предписаниям»32.
Одной из таких концепций является «национальная безопасность». Сама концепция появилась в связи с Актом по национальной безопасности в 1947 г., на основе которого был учрежден Совет национальной безопасности. Несколько позже в докладе Эберстадта появилась фраза «национальная безопасность, в терминах мировой безопасности». Что последнее означает, не расшифровывалось в силу якобы «очевидности».
Но предполагалось, что «национальная безопасность» включает в себя и «оборону». Следуя книге У. Липмана (1943 г.), где впервые была упомянута «идея национальной безопасности», термин «оборона» подразумевал отпор «вторгающейся силе», а «национальная безопасность» трактовалась не только как сопротивление агрессии, но и как политика, учитывающая опасность, которая потенциально еще только может возникнуть. Такое понимание термина связало «безопасность» с «национальной силой» (power), из чего, по мнению Стила, следует, что региональная держава будет иметь региональный периметр безопасности, глобальная — соответственно глобальный.
«По этой причине безопасность была оторвана от ее географического якоря. Она стала функцией силы (power) и аспектом психологии. Это не специфическая реальность, ее нет в пространстве. Она — функция определения и может быть определена широко или узко. Малые и слабые государства определяют безопасность в узком смысле, большие и мощные государства — в широком смысле. Тогда безопасность есть отражение национального чувства ее силы (или чувства национальной элиты). Это мощный операционный механизм и в то же время абстракция» (p. 41).
Для американцев чувство безопасности быстро трансформировалось в чувство опасности глобального свойства в виде угрозы коммунистической идеологии Советского Союза во всем мире. В результате на земном шаре не было места, где существовала бы реальная безопасность. Даже там, где отсутствовало влияние Советского Союза, были коммунисты или им симпатизирующие. Это чувство и питало доктрину Трумэна.
Стил показывает, как концепция национальной безопасности наполнялась размытыми терминами типа «жизненными», «желательными», «критическими» и «периферийными» интересами или термином «международный мир». Их интерпретация вела к тому, что все интересы становились «жизненными», а потом оказывалось, что они не очень «жизненны», как, например, в Южном Вьетнаме.
Несмотря на это, все эти многозначные термины вели к формированию концепции «национальной безопасности», отделяя ее от концепции «обороны». «Оборона — точный термин, национальная безопасность — размытый; оборона — конкретное состояние, национальная безопасность — чувство. Оборона сопряжена с государством как монополистом военной силы; национальная безопасность увязывается не просто с государством, а с национальным государством».
Чтобы читателю была понятна эта казуистика, я напомню, что в советские времена наши ученые- международники критиковали американскую Доктрину национальной безопасности за то, что она не отражает интересов всей нации, а отвечает интересам буржуазного
Для начала он выделяет два момента. Один связан с тем, что после окончания войны военный фактор в международной политике относительно понизился, а значит, снизилась и роль государства, прямо отвечающего за «оборону». Второй фактор, уменьшающий значение государства, — это экономические процессы, связанные с интернационализацией мировой экономики.
В годы холодной войны, напоминает Стил, общепризнанной парадигмой международных отношений была теория реализма, или теория силовой политики, основным субъектом которой было государство, обеспечивающее безопасность своим гражданам33. Но, как резонно напоминает Стал, в некоторых частях мира государства разваливались (например, в Центральной Африке), или становились инструментом «нарколордов» и местных олигархов (например, в части Латинской Америки), или они управлялись «семьей или кланом» (как во многих странах Среднего Востока и Третьего мира). Таким образом, вместо обеспечения своим гражданам условий безопасности они фактически несли им угрозу. В таком случае, задает вопрос Стил, какие обязательства имеет государство? И этот вопрос, подчеркивает профессор, не является абстрактным. «В последние годы мы видели дезинтеграцию государств, таких, как Югославия и Советский Союз, и государства, контролируемые другими, которые существуют только ради удобства внешних сил и которые поддерживают правящие режимы, как в бывших африканских колониях Франции. Даже в индустриальном мире государства нередко не могут обеспечить безопасность для некоторой части своих граждан. Достаточно посмотреть на трущобы наших больших городов для подтверждения этого печального факта или на наши богатые районы с их охраняемыми воротами и частной полицией» (p. 44).
Стил пишет, что это не означает, будто бы государство не способно обеспечить безопасность. Просто данная функция становится вторичной с точки зрения экономической жизни людей. На первый план выходят частные экономические акторы, отвечающие за инвестиции, работу, зарплату и производство. «В русле экономической реальности мы приближаемся к условиям, описанным К. Марксом (хотя и при других обстоятельствах), когда государства исчезают» (p. 45).
Стил в духе некоторых теоретиков глобализма углубляет свой тезис о снижении роли государства. «Роль правительств начинает сводиться к роли дорожного полицейского, требующего следования правилам, которые, конечно, написаны наиболее мощными корпорациями» (p. 45).
«В некоторых же местах этот процесс зашел настолько далеко, что государство вряд ли можно считать существующим. Я не имею в виду такие наркогосударства, как Колумбия, Мексика, Бирма и Пакистан, где нарколорды правят независимыми феодальными княжествами. Скорее я имею в виду Россию, где новые гигантские корпорации (сами по себе бывшие государственные предприятия, уворованные у народа их бывшими управляющими и новыми мафиозными предпринимателями) контролируют правительство и не хотят платить налоги государству, которое, по их мнению, что совершенно понятно, является служанкой их амбиций. В результате роль такого типа государств — держать в повиновении население, свернуть критику в адрес их коммерческих операций путем вовлечения в военные авантюры, такие, как война в Чечне, и держаться подальше от соперников» (p. 46).
Хотя Россия и является показательным примером, но она не уникальна. В той или иной степени это присуще и индустриальному миру. Главное же — национальная безопасность в традиционном понимании потеряла свое значение.
В подтверждение этого тезиса Стил добавляет сюжеты из религии и культурологии. Идея в том, что люди определяют себя не только как граждане той или иной страны, но также как часть некой религии или цивилизации, которые выходят за государственные границы. Иногда это может вести к тому, что граждане именно «собственное государство могут рассматривать в качестве своего врага». Для примера он приводит ситуацию в Алжире, а также напоминает о событиях в г. Оклахоме, где американские полицейские и солдаты
