инженеров. — Новые станции меняют всю картину. Вот здесь в центральном районе… И прежние станции в самой Москве, и под Москвой, и новые, построенные несколько подальше, но также тяготеющие к столице, — это уже целый букет! — И он выразительно растопырил пальцы. — Но пока каждая из них сама по себе. Каждая знает лишь свой околоток. Отдельные островки. А надо…
И он сказал им, что же сейчас надо. Надо собрать их вместе, соединить воедино, в систему. Инженеры сказали бы: включить на параллельную работу. Одна станция дополняет, поддерживает другую. Все работают совместно, в общий котел. Из общего котла и черпается энергия для нужд всего обширного района. Единая сеть, которая должна охватить сотни и сотни квадратных километров. Города, поселки, деревни, промышленные предприятия, железнодорожные линии, строительные площадки… Крупные и малые, близкие и самые отдаленные. Это и есть то, чего требует настоящая электрификация. То, о чем думал Ленин. Объединенная энергосистема!
Но такой системы не может быть без одного главного условия. Без согласованности в работе, без управления.
Корабль без руля! Необходим капитанский мостик, центральный пункт, который все знает, обнимает взглядом всю картину, оценивает обстановку, принимает решения и указывает курс: куда и сколько энергии направить.
— Такой пункт сейчас и создается. Центрэнерго! Он будет здесь. — Докладчик ткнул пальцем себе под ноги. — Наш первый опыт. А управление?.. Управлять придется вам, товарищи! — Стекла очков по очереди пересчитали каждого из сидящих за столом новоиспеченных инженеров. — Вы будете, так оказать, рулевые…
Григорий Мартьянов глотнул воздух и застыл, словно перед фотографом. Это на нем остановился изучающий взгляд из-за стекол, это ему были направлены последние слова:
— На вас возлагается высокая обязанность. Вам предоставляется власть, большие права!
Было как-то и весело и как-то не по себе от этих слов. «Власть», «большие права». Ого! Мартьянов посмотрел на своих товарищей. Ну, кажется, и у них сейчас карусель в голове. Правда, докладчик оговорился, что их сначала испытают, поставят помощниками при опытных инженерах на месяц-другой, а потом… Но какой же молодой человек, да еще с дипломом в кармане, не считает, что это самое «а потом…», конечно, будет принадлежать ему.
Представитель городского комитета уехал, бросив на прощание:
— О вопросах специальных вы сами поговорите…
Он спешил на другое собрание, зажигать и там. Во главе стола занял место начальник Центрэнерго. Крупный, с загорелым лицом, взлохмаченный, одетый в тесноватую, не по комплекции, тужурку с медными техническими пуговицами.
— Ну вот что, друзья хорошие! — прогудел его хрипловатый бас. — Высокая обязанность, большие права… Это все прекрасно! Но прежде всего потребуется внимание, дисциплина. Понимаете, дисциплина! — И начальник увесисто припечатал стол большой мясистой ладонью.
2
В этой комнате теперь почти беспрерывно раздавались напряженно настойчивые голоса, когда люди говорят, не видя друг друга. То вспыхнет крик, будто там, на другом конце, совсем оглохли. Это бывало, когда что-нибудь случалось.
А так как постоянно что-нибудь случалось, то и крику здесь, как сами понимаете, было достаточно. Потому и комнату отвели для этого отдельную, самую крайнюю, с окнами на реку, да и дверь еще обили толстым войлоком. Дежурный пункт Центрэнерго.
А когда дежурил Григорий Мартьянов, шума здесь было не больше, чем всегда, но атмосфера как-то неизбежно накалялась.
Два стола рядом посреди комнаты: для дежурного и его помощника. Между ними батарея телефонов. По телефону, собственно, и совершалось все то, что носило название «оперативное управление энергосистемой». Сидя за столами, поглядывая на стрелки измерительных приборов, на разложенные графики, таблицы и списки, Григорий Мартьянов и его обычный напарник Вадим Карпенко говорили и говорили в два голоса, стараясь не мешать друг другу и в то же время перебивая и часто заглушая друг друга, — неугомонный, малоблагозвучный дуэт.
Станция-я? Как у вас там загрузка, норма-а-ально? — звонко, чуть растягивая, спрашивал Вадим.
Сообщите, сколько нагрузки можете взять? — отрывисто кидал в трубку Мартьянов. — А резерв? Что в резерве?..
О резерве он никогда не забывал напомнить и всегда требовал, чтобы станция отвечала вполне точно: сколько она может дать дополнительной мощности. В случае, если… Может ли дать сразу, когда турбины готовы к включению, «горячий резерв»? Или резерв этот в холодном состоянии, и нужно будет еще «разводить пары»? В случае, если…
А в часы суток более спокойные, когда по графику нагрузка предвиделась небольшая, он сам указывал станциям:
— Выводите в резерв. Отключите второй генератор… — и записывал в «Книгу распоряжений».
Каждые полчаса они производили опрос всех станций, независимо от того, имеют ли там сообщить им что-нибудь новое, желают ли. Пять разных районов по ту сторону проводов, и близких, и отдаленных на сотню и на две сотни километров, живущих своей жизнью, и пять разных голосов оттуда, со станций, то ясно слышимых, то дребезжащих от далекого расстояния или от недовольства. Им надо было все знать здесь, на пункте Центрэнерго, — все, что там происходит сейчас на каждой станции, и на подстанциях, и на линиях. И какие генераторы сейчас работают, и какие масляники сейчас включены, и какие трансформаторы на подстанциях загружены, и что показывают на станциях измерительные приборы, и какие линии сейчас под током, и как ведут себя сейчас потребители энергии… «Скажите лучше, чего у вас там не должны знать», — иронически замечали начальники станций, когда на них впервые обрушились все требования пункта Центрэнерго. Но центральный пункт, помня слова о дисциплине, требовал и требовал… Особенно когда по линиям связи отрывисто произносилось: «Говорит дежурный инженер Мартьянов». И в углу комнаты телефонист, словно родившийся в наушниках, беспрестанно пощелкивал рычажками и штепселями за пюпитром ручного коммутатора, внося в общий хор переговоров свой приглушенный, профессионально бесстрастный подголосок:
— Аллё, аллё! Восточная? Аллё, аллё. Вторая городская? Соединяю…
Опрос продолжался.
Все, что сообщали станции, Мартьянов и Карпенко отмечали на больших листах синьки цветным карандашом. Кружочки, цифры, стрелки, вопросительные и восклицательные знаки. Тот экономный язык, что позволял им быстро наносить обстановку, обозревать ее, представляя, что же там совершается сейчас в разных точках, на разных участках многокилометровых расстояний, по всем направлениям, по всем путям, на которых рождаются, преобразуются, по которым текут и разливаются потоки электроэнергии. За пестротой значков видел теперь Мартьянов работающие генераторы на станциях, линии передач на марсианских мачтах, шагающих по полям и просекам за горизонты, грузные трансформаторы с пакетами охлаждающих секций, ажурные конструкции открытых подстанций, тяжелые баллоны масляных выключателей, подземные туннели городских кабелей… Все, что казалось на первых порах таким разобщенным, разбросанным по разным концам обширной системы, таким неподатливым и словно пропадающим куда-то за дальностью расстояний, теперь складывалось для Мартьянова в нечто цельное, что можно все-таки ухватить, почувствовать по тоненькой нити телефона и даже удерживать в своем воображении.
Мартьянову не надо было уже заглядывать то и дело в схемы станций или рыскать по большой разноцветной карте центрального района, которую по его же предложению повесили здесь на стене против стола дежурного. Общую картину всей системы он легко теперь держал в памяти. И разноцветная карта на стене была скорее лишь декоративным украшением в этой просторной и довольно голой комнате. Если и случалось ему поглядывать теперь на стену с картой, то лишь в минуты затишья, когда он размышлял,
