Саусас перезвонил ему в течение следующих пятнадцати минут, и Теодор прочел ему текст открытки.
— У вас есть какие-нибудь соображения на счет того, кто бы мог это отправить?
— Absolutamente no![13]
— Ага, — задумчиво проговорил Саусас. — Сеньор Шибельхут, я сейчас нахожусь неподалеку от дома Рамона Отеро. Вы не могли бы поскорее подъехать сюда? Я бы вас там подождал.
— Ну, в общем-то… да. А где, в самом доме?
— На улице. На углу, справа от входа, если стоять лицом к фасаду. Встретимся там минут через десять. Вы успеете к этому времени?
— Дорога может занять минут пятнадцать. Но в любом случае, я приеду так быстро, как только смогу.
— Ну и открытку, конечно, не забудьте с собой захватить!
Глава 9
Когда Теодор подъехал к дому Рамона, Саусас уже дожидался его. Он расхаживал взад и вперед по тротуару и нервно курил. Теодор вышел из такси — он мог при приехать и на своей машине, но тут её было негде припарковать — и стал переходить на другую сторону улицы, лавируя между велосипедистами и грузовиками, так как на светофоре в это время горел красный свет. Он достал открытку, которую до этого бережно положил во внутренний карман пиджака.
— Здрасте, — непринужденно бросил ему Саусас и поднес открытку близко к глазам, вчитываясь в текст. Затем он перевернул её, вынул изо рта сигарету и понюхал бумагу. — У вас есть знакомые во Флориде?
— Нет. Но у Лелии там была двоюродная сестра, Инес Джексон. Она живет в Орландо. Лично я с ней никогда не встречался. Ее имя упоминалось в газетах.
— Гм. А Лелия с ней была в хороших отношениях?
— Насколько мне известно, да. Они были не слишком близки, но все-таки…
— Ладно, vamonos[14] — сказал Саусас и вразвалочку направился к двери подъезда, в котором жил Рамон.
Узкая дверь подъезда была открыта, и там играли две босоногие девчушки, передвигавшие металлические крышки от бутылок по замызганным кафельным плиткам, которыми был выложен пол. Саусас нажал кнопку вечно сломанного звонка рядом с табличкой с именем Рамона, после чего они стали восхождение по лестнице. Поднявшись на первый этаж, нужно было пройти по небольшому коридорчику, где находилась другая каменная лестница и подняться по ней ещё на три пролета. В конце концов они подошли к высокой серой двери и постучали.
Ответа не последовало.
— Рамон? Откройте немедленно! Это капитан Саусас!
В ответ на этот призыв из-за двери послышались шаркающие шаги. Дверь приоткрылась, и из-за неё выглянул Рамон, на осунувшемся, небритом лице которого при виде Теодора появилось вопросительно- изумленное выражение. На нем была старенькая пижама в розовую полоску. Саусас решительно толкнул дверь и вошел.
Очевидно, до их прихода Рамон лежал в кровати. Измятая постель была в беспорядке, на кровати стояла пепельница, и ещё одна была оставлена на полу, рядом с кроватью. На спинке стула висели брюки. В комнате был непомерно высокий потолок, как если бы — что было привычным делом для квартир в этом районе города — она была частью некогда огромного и величественного помещения, разгороженного в свое время на жалкие клетушки. В углу рядом с импровизированной кухней маленький голубой попугайчик Рамона привычно возился в своей клетке, пытаясь открыть дверцу, которая, едва поддавшись, тут же падала с неизменным лязганьем — звяк-звяк. Теодор не мог спокойно выносить это зрелище, его сердце разрывалось от жалости.
— У нас тут имеется одна интересная открытка, — объявил Саусас Рамону. — Не желаете взглянуть?
Рамон покорно опустился на смятую постель. Он взял открытку, и Теодор видел, как по мере прочтения у него встают дыбом волосы.
— Кто это написал?
— Еще не знаем. Вот, решили, справиться у вас, нет ли у вас каких-нибудь соображений по этому поводу.
Рамон с укором взглянул на Теодора.
— Шутка кого-нибудь из твоих американских приятелей?
— Он говорит, что в данный момент у него нет знакомых во Флориде.
— Взгляните на дату. Восемнадцатое февраля. Рамон, кто, по-вашему, мог сыграть такую шутку? Если нам удастся разыскать человека, то, возможно, мы отыщем и убийцу, — продолжал Саусас.
Рамон сидел неподвижно, взгляд его воспаленных глаз, под которыми залегли темные круги, был устремлен в пол, а затем крепко зажмурился и повалился на бок, утыкаясь головой в подушку. Теодор подметил про себя, что Рамон сильно похудел, это было заметно по его осунувшемся лицу и плечам. Теодор был потрясен этим удручающим зрелищем.
— Рамон, сядьте! — Саусас направился к нему, и Теодор отвернулся, не имея никакой возможности прекратить этот фарс и вместе с тем будучи не в состоянии выносить это зрелище.
Послышался шлепок, напоминавший звук пощечины. На откидном столике стояла фотография Лелии в купальнике, прислоненная к мозаичной иконе в русском стиле с изображением распятого Христа. Лелия в Акапулько. Этот снимок Теодор видел впервые. Карточка была слегка помята, у неё были обтрепанные уголки, как если бы Рамон носил её в бумажнике. Христос же с иконы, казалось, глядел прямо на нее.
— Рамон! Никто из ваших знакомых не собирался в поездку по Флориде?
Услышав тяжкий вздох Саусаса, Теодор обернулся. Саусас взглянул на него и беспомощно развел руками.
— И вот так уже целых две недели. От него ничего невозможно добиться. Он и под пыткой не скажет, какое сегодня число. Потому что просто не знает. — Сняв с головы шляпу, Саусас бросил её на сиденье стула. — Рамон, так вы хотите помочь нам в поисках убийцы или нет?
— Это я убил её, — сказал Рамон, уткнувшись лицом в подушку.
— Что? Вы её убили? — Саусас направился к Рамону. — Значит, Рамон, её убили вы?
— Да.
— Тогда расскажите нам об этом поподробнее. Куда вы дели нож?
— Он за плитой, — пробормотал Рамон.
Саусас грубо схватил его за плечо.
— За какой плитой? В её квартире?
— Да.
Теодор почувствовал давящую боль в горле и понял, что все это время он не дышал.
— Ну и гад же ты, Рамон! — Он хотел было наброситься на Рамона, но Саусас удержал его.
— Сейчас мы во всем разберемся, сеньор Шибельхут, — объявил Саусас. — Драться пока ещё рано. Мне необходимо позвонить.
Рамон затравленно глядел на Теодора.
— Дополнительный восемь-четыре-семь, — сказал Саусас в трубку. — Энрике, это ты?… Энрике, por favor.[15] — Свободной рукой он вынул из кармана сигарету и спички и между делом прикурил.
Теодор же почувствовал приступ внезапного отвращения. Ему больше не только не хотелось ударить Рамона, но даже просто прикоснуться к нему было, казалось, превыше его сил. Он думал о том, что перед ним сидит покойник. За эти три недели, прошедшие после убийства, он успел умереть и превратился в самого настоящего мертвеца.
