же кузове. А теперь мы уйдем дальше, а эти две могилы останутся. «Одна из нехитрых истин, которым нас учит война, — продолжает Риттер, — что в них похоронена какая-то часть и тебя самого».
Гаральд Генри, все еще преодолевающий все тяготы форсированного марша в составе группы армий «Центр», писал 18 августа:
«Не будет преувеличением сказать, что «и собака бы такой жизни не вынесла», если иметь в виду те условия, в которых мы тут пребываем. Целыми днями мы и в дождь, и в солнце зарываемся поглубже в землю…»
Четыре дня спустя он сочинил еще одно письмо. Это было как раз в период свары в генералитете, вызванной обсуждением вопроса о смене направления главного удара. «Вчера был день, настолько кровопролитный, со столькими трупами, со столькими ранеными, с таким громом орудий, что я и описать его не в силах». Потери личного состава в подразделении, где служил Генри, были весьма серьезны. «Погиб старик Грабке, унтер-офицер, и еще несколько моих друзей, — грустно отмечает он. — Это просто чудо, что я остался жив в этом аду, и что меня даже не зацепило». Так что, разногласия по поводу избрания направления главного удара и прочие стратегические премудрости не здорово волновали личный состав. В отличие от извечного вопроса: как выжить и завтра. Солдаты и их домашние от всей души желали одного — чтобы эта бойня поскорее кончилась. «А что, с русскими еще не покончили?» — вопрошает одна мамаша в письме сыну на фронт:
«Мы надеемся, что хоть ты развеешь наши сомнения. Мой дорогой сынок! Может, ты все же отыщешь клочок бумаги, чтобы дать о себе знать. Вчера пришло письмо от Йоза. У него все хорошо. Он пишет: «Раньше мне ужасно хотелось поучаствовать в наступлении на Москву, но теперь я был бы рад выбраться изо всего этого ада».
Немцы явно недооценили своего противника. Неспособность покончить с этим пошатнувшимся от удара, но не желавшим упасть замертво врагом и подвигала на стратегические импровизации. Судя по всему, никому не приходило в голову чудодейственное решение, позволившее бы победоносно закончить эту войну. Солдаты полагали, что это святая обязанность генералов, те, в свою очередь, норовили спихнуть решение на Гитлера. Налицо была неспособность провести границу между «русским» и «советским». Гитлер не сомневался, что именно «загнивающая» большевистская идеология обусловит скорый крах СССР. И он, и его ближайшее окружение склонны были применять категории 1917 года к исходу и этой кампании. А между тем куда уместнее было бы обратиться к памяти Наполеона Бонапарта.
Бесспорно, созданный в 1812 году прецедент подходил куда больше. То, что Россия не сдалась Наполеону даже после падения Москвы, в преддверии зимы, не могло ускользнуть от внимания Адольфа Гитлера. Представляется спорным утверждение, что, дескать, с утратой Москвы сталинский режим неизбежно пал. В своем знаменательном обращении к народу 3 июля 1941 года Сталин взывал к «матери России», иными словами, апеллировал к национальным святыням. Григорий Токарев, бывший офицер царской армии, преподававший в одной из московских военных академий, вспоминает нелегкие дни лета 1941 года:
«Именно тогда прозвучал призыв к нашим патриотическим чувствам. К традициям Бородино. Именно под Бородино потерпел сокрушительное поражение Наполеон. И эти внезапно пробудившиеся чувства и помогли объединить народ».
Демонтаж оборудования подлежавших эвакуации на восток, где их не могло достать люфтваффе, заводов и фабрик никак не связывался с возможным падением Москвы. Когда в начале июля фронт располагался всего в 80 км от Витебска, от 2 до 5 тысяч рабочих и работниц текстильной фабрики «Флаг индустриализации» были переброшены в Саратов, на несколько сотен километров на восток. Пока ехали, их состав не раз бомбили, и вскоре все узнали, что их родной город захвачен немцами.
Стойкость, с которой русские удерживали оборону, ничуть не убавлялась. Единственным средством достижения победы, как подсказывала логика, было разделение армий. Наступление на южном участке, на котором так настаивал Гитлер, сулило гигантскую по своим масштабам операцию по окружению группировки русских — несколько армий, и их разгром. Тут уж поневоле напрашивались параллели с блестящей победой, одержанной Ганнибалом над Римом в 216 году до н. э.
Группа армий «Север» под командованием генерал-фельдмаршала фон Лееба ускорила темпы наступления вдоль побережья Балтики, в то время как группа армий «Центр» завершила уничтожение сил противника в кольце окружения под Смоленском. 4-я танковая группа генерала Гёпнера в составе трех танковых и трех моторизованных дивизий, составлявших ударный клин, с фланга поддерживалась 28-й армией Кюхлера, а справа 16-й армией генерал-полковника Буша. Форсирование Западной Двины свидетельствовало о прорыве «линии Сталина», идущей вдоль прежней границы с Латвией. 1-я танковая дивизия вышла к Острову 4 июля. Три дня спустя пал Псков, что открывало путь к Ленинграду по железной дороге. В этом наступлении не присутствовали блестящие примеры окружения группировок противника, ибо, в отличие от группы армий «Центр», танковым силам фон Лееба с самого начала приходилось действовать на сложной и непривычной местности — озера, леса, реки. Но даже в этих условиях к середине июля были взяты Сольцы и Новгород, что позволило самой немногочисленной группе армий выйти к реке Луга, последнему препятствию на пути к Ленинграду. Группа армий «Север» в ходе наступления прошла 750 километров, когда группа армий «Центр» овладевала Смоленском. 10 июля финская армия под командованием фельдмаршала Маннергейма нанесла удар по территории СССР, начав наступление в юго- восточном направлении Ладожского озера и Ленинграда.
Группа армий «Север», стремительно сломав оборону противника, овладела Литвой, Латвией и большей частью территории Эстонии, лишив неприятеля возможности маневрирования. Что касается овладения Ленинградом, то 15 июля генерал-фельдмаршал фон Лееб получил указания о том, что «Ленинград не брать, а лишь взять в кольцо блокады».
8 августа 41-й танковый корпус генерал-полковника Рейнхардта взломал оборону русских за рекой Луга, устранив тем самым последнее препятствие на пути к Ленинграду, до которого оставалось всего 100 километров. Как выяснилось, линия обороны у Луги являлась внешним кольцом обороны города на Неве. Радист немецкой пехотной дивизии Рольф Дам комментирует это событие так:
«Как я понимаю сегодня, мы практически достигли Ленинграда, причем бескровным путем. Мы стремительно атаковали противника, практически не встретив какого бы то ни было сопротивления с его стороны».
С 14 по 18 августа 1941 года русские атаковали немцев силами, подтянутыми из Москвы. Контрнаступление не отличалось ни продуманностью, ни организацией взаимодействия сил. Массы кавалерии, пехотинцев на грузовиках и необученных резервистов бросили в кровопролитные лобовые атаки, что никак не повлияло на темпы наступления немцев. 56-й танковый корпус генерала Эриха фон Манштейна атаковал и контратаковал русских в течение трех драматических недель, наступая из района пересохших болот верховьев реки Ильмень. И люди, и техника срочно нуждались в передышке.
Именно силам люфтваффе, действовавшим со значительным опережением немецких мобильных соединений, и принадлежит главная заслуга в успехе операции. 64-й инженерно-саперный батальон лейтенанта Евтушевича, действовавший южнее Ленинграда, был полностью деморализован непрекращавшимися ударами с воздуха. Ранним утром в результате яростной атаки истребителей ME-110 были подожжены постройки, где размещалось подразделение. «Мне страшно захотелось превратиться в крохотного человечка, или даже вообще в невидимку, — писал впоследствии Евтушевич, — чтобы хоть как-
