Выплыть на берег.
У меня даже не было времени задуматься, откуда во мне взялось это ледяное спокойствие. Надо было спасаться.
Продолжая тормошить Вацлава, я со всей силы забарабанила кулаками по стеклу. На нем остались алые разводы от сбитых в кровь костяшек пальцев, но оно не подалось. Нужно что-то потяжелее моих маленьких кулачков. Я быстро оглядела салон, в надежде отыскать какой-нибудь домкрат. Ну хотя бы кирпич! Или небольшую гантельку! В былые времена даже флакон духов в моих руках оказался смертельным оружием против напавших на нас с Вацлавом вампиров. Тогда меня питала ненависть, текшая в крови Жана, и угроза жизни. При воспоминании о тех событиях в нос явственно ударил амброво-древесный запах Midnight Poison, который навечно стал для меня запахом смерти и опасности. Этот удушливо-сладкий аромат, которому неоткуда было взяться в салоне машины, стремительно погружающейся во Влтаву, подействовал на меня эффектней нашатыря. Я вдруг вспомнила о кинжале, который мне на всякий случай выдал Вацлав, и торопливо похлопала себя рукой по поясу. Есть!
Машину засасывает в глубину реки, за окном остается только узкая полоска воздуха, вместе со стремительно пребывающей водой падают шансы на спасение.
Я торопливо вытащила кинжал, не вынимая из ножен, взвесила его в руке — довольно тяжелый. То, что надо!
— Разбивайся! Разбивайся! Да разбивайся же ты, проклятое стекло! — Я замолотила ножнами, и салон наполнился отвратительным скрежетом металла по стеклу. А потом в окне образовалось углубление, и от него стали стремительно расползаться трещины, наполняясь, словно вены, каплями воды, которая просачивалась сквозь стекло и смешивалась с алыми разводами от моей крови. Я приложила ладонь к стеклу, но тут же отдернула ее. Вода была ледяная!
С оглушительным треском стекло взорвалось осколками, и мне в лицо полетели ледяные брызги, а вода, обрадовавшись отсутствию преграды, стала переливаться в салон, стремительно заполняя дно машины. С переднего сиденья раздался тихий стон — Вацлав пришел в себя и, надо отдать ему должное, мгновенно оценил ситуацию:
— Быстро! Выбираемся!
Один удар — и переднее окно разбито, и Гончий отважно нырнул в стылую воду. Еще секунда — и он торопливо расчистил мое окно от торчащих осколков и, схватив меня за плечи, выдернул из тонущей машины. Показалось — меня окунули в ванну со льдом. Вода мгновенно пропитала одежду до нитки, сделав куртку и джинсы в несколько раз тяжелее, а мокасины и вовсе превратились в пудовые гири, тянувшие ко дну. Я забарахталась в непроницаемой темноте, стремясь удержаться на плаву, и тут Вацлав крепко схватил меня за талию и потащил наверх со скоростью ракеты.
И вот уже чернильный мрак вспарывают огни набережной, легкие с хрипом вдыхают морозный воздух, и сквозь пелену воды и слез я вижу белое лицо Вацлава, обращенное ко мне. А затем, не теряя ни секунды на никчемные расспросы, он, удерживая меня за плечи, начинает быстро-быстро грести к берегу. Но в ледяной воде время тянется так долго, что мне кажется, мы плывем целую вечность.
Наконец до берега остается несколько метров. Вслед за Вацлавом я нащупала ногами дно и, с трудом передвигая онемевшими от холода ногами, заторопилась на спасительную сушу. На берегу упала на влажную, припорошенную серым снегом землю, и поняла, что подняться уже не смогу. Нет сил. Влтава выпила их из меня до последней капли. Но Вацлав рывком поднял меня с земли и, взяв на руки, помчался к дороге. Мокрые от воды ресницы сковывало льдом, одежду вот-вот постигнет та же участь — казалось, что за время, пока мы провели в реке, в Праге похолодало до минус сорока.
— Только не спи, — встревоженно тормошил меня Вацлав. — Не спи, Жанна. Слышишь?
Где-то совсем близко заскрежетали тормоза, Вацлав кому-то что-то резко сказал, и вот я уже лежу на заднем сиденье машины, которая на предельной скорости куда-то несется. С трудом приподняв голову, я убираю с лица прилипшие пряди и вижу за рулем Вацлава. В салоне мы одни.
«Откуда машина?» — хочу спросить я, но из моих заледеневших губ вырывается только стон:
— О-от-т-т…
Вацлав резко поворачивается ко мне:
— Потерпи, маленькая. Скоро приедем.
Хочу спросить куда, но нет сил. Вижу только, как машина, игнорируя красный свет, проносится мимо светофора. А потом мы сворачиваем на какую-то пустынную улочку с глухими стенами и упираемся в тупик. Вацлав резко бьет по тормозам и выскакивает наружу. Пока я пытаюсь унять дрожь от холода, сесть и понять, где мы находимся, Вацлав открывает багажник. А затем он распахивает заднюю дверцу рядом со мной, впуская в салон морозный воздух и приглушенный стон.
— Что ты творишь? — силюсь сказать я, глядя на безвольно обмякшего в его руках полноватого мужчину средних лет, но из одеревеневших губ вырывается только хрип.
Вацлав удерживает незнакомца на коленях, наклонив голову вбок, так что шея мужчины оказывается совершенно беззащитной, и я слышу, как оглушительно громко бьется кровеносная жилка под его кожей.
— Тебе нужна кровь. — В голосе Гончего — приказ. — Иначе ты можешь погибнуть.
«Тебе мало того, что ты угнал его машину? — хочу сказать я, но не могу даже шевельнуть губами. Собираюсь помотать головой, но не получается даже повернуть шею. Просто ее не чувствую. — Я не буду», — изо всех сил внутренне сопротивляюсь я и по сердито вспыхнувшим глазам Вацлава понимаю, что он слышит мои мысли.
— Не глупи, — жестко обрывает он, толкая мужчину на сиденье рядом со мной и нависая над ним. — Только кровь спасет сейчас от обморожения. Только она запустит регенерацию.
«Но я ведь не могу умереть», — упрямо возражаю я.
— Хочешь лишиться рук и ног? — яростно перебивает Гончий.
«Ты же не лишился».
— Я его уже выпил! — рычит он. И я замечаю на шее мужчины след укуса. — Думаешь, почему я еще могу двигаться, вести машину, говорить и спорить с тобой? И потом, я старше и регенерирую быстрее. Так что не сравнивай себя со мной.
Вацлав наклоняется к мужчине, а потом так же резко отстраняется. Я вижу вскрытую яремную вену на шее водителя и алую росинку в уголке губ Гончего, когда он приказывает:
— Пей!
Кажется, когда-то это уже было. Отчаянно спорящая я, наседающий на меня Вацлав. Тогда я впервые попробовала человеческую кровь не из пробирки — из вены. Только в ту ночь жертвой был парень лет двадцати. И тогда моей жизни ничто не угрожало — Гончему просто были нужны все мои силы ясновидящей для помощи в расследовании.
— Пей же, — командует он и добавляет: — Если не ради себя самой, то хотя бы ради своего деда, который сдерет с меня шкуру живьем, если с тобой что-нибудь случится. Может, мне ему сейчас позвонить? — яростно вопрошает он. — Может, у него лучше получится тебя убедить?
На споры уже нет сил. Моя и без того холодная кровь, того и гляди, превратится в лед, ледяной панцирь уже сжимает сердце. Ног я уже не чувствую, рук тоже, лицо — мраморная маска, губы — ледышки, перед глазами — метель, которая пеленой закрывает от меня лицо Вацлава.
— Жанна! — доносится до меня как через слой снега.
И внезапно я падаю куда-то вниз, и стужу метели разгоняет благодатный жар теплого источника. Первыми отогреваются губы и глотают это спасительное тепло в надежде согреться изнутри. Затем пальцы окутывает горячей водой.
— Да пей же! — в отчаянии повторяет чей-то знакомый голос, и я понимаю, что жар — лишь тепло источника, который, истекая рубиновой влагой, сочится сквозь мои пальцы. В этом источнике — спасение от холода, который пожирает меня изнутри, подбираясь к самому сердцу. И я больше не сопротивляюсь желанию, припадаю к источнику голодным ртом, жадно глотаю солоноватую на вкус жидкость, чувствуя, как с каждым глотком отогревается тело и возвращается чувствительность. Метели перед глазами больше нет. Ее вытесняет густой красный туман.
Я брела по пустыне. Красное солнце висело над верхушками далеких песчаных барханов,
