неотразимого, сильного, страстного. Хочу так неистово, как никого в жизни не хотела…
— Что это было? — Я вынырнула из воспоминания так стремительно, что минуту ошеломленно моргала, очутившись после полумрака подъезда в зале ресторана, где на столике горели две свечи.
Вацлав виновато молчал.
— Ты… Ты позволил мне вспомнить то, что было на месте преступления, но утаил все, что случилось у меня дома?
— Ничего не было. — Вацлав дернул щекой. — Я не принял твоего приглашения и ушел.
— Но почему? — вырвалось у меня, и я тут же сконфуженно осеклась.
— А ты не понимаешь? — Он пристально взглянул на меня. — Я подпал под действие Слезы Привлекательности, которая была на тебе в тот вечер. Я был словно околдован тобой, а ты была под моим гипнозом. Это было неправильно. Ничего не могло быть, иначе я бы себе этого не простил.
«Я бы простила!» — чуть не воскликнула я, еще ощущая то острое желание, которое владело мной в тот далекий вечер и так и осталось неутоленным. Но вслух смятенно пробормотала:
— Ты прав, это не должно было случиться…
Ладонь Вацлава порывисто накрыла мою.
— Прости, что скрывал это от тебя. Мне было неловко за свой поступок. К тому же, когда я снимал блок, ты еще оплакивала Глеба и я посчитал, что будет неуместно напоминать тебе о нашем поцелуе.
Значит, наш первый поцелуй состоялся еще тогда, а не несколько месяцев спустя в парижском подземелье. Что ж это у нас за странные такие «первые поцелуи»! То под влиянием гипноза, то под угрозой эшафота…
— Надеюсь, ты больше ничего от меня не утаил? — опасливо уточнила я.
— Больше — ничего. — Губы Вацлава тронула улыбка, и мне до дрожи захотелось его поцеловать.
Но осуществить свое желание я не успела: в этот момент у Гончего зазвонил мобильный телефон.
Он быстро поговорил с Крисом, поблагодарил его за помощь и с довольной улыбкой наклонился ко мне.
— Хорошие новости: мы на верном пути. Мэри Саливан — настоящее имя той, кого ты знаешь как Пандору.
— Да ты что! — ахнула я. — Та самая рыжая? Но почему же, — с сомнением уточнила я, — Фил уверял, что она брюнетка? Неужели врал?
— Может, и нет. Может, Пандора хотела остаться неузнанной и на встречу пришла в парике. Все-таки у рыжих очень запоминающаяся внешность, и она решила подстраховаться.
— В таком случае очень умно с ее стороны назвать в качестве адреса доставки свой домашний адрес, — не преминула съехидничать я.
— Сомневаюсь, что, надевая парик, она думала, что решит заказать что-нибудь у ювелира, — хмыкнул Вацлав. — Решение было спонтанным. Как всегда у вас, у девочек, когда речь заходит о драгоценностях.
— А может, она сменила имидж или перекрасила волосы? — предположила я.
— Как бы там ни было, нашего решения о поездке в Нью-Йорк это не отменяет, — резюмировал Вацлав.
— Так мы едем в Нью-Йорк? — взволнованно уточнила я.
Неужели я увижу город, воспетый в сотнях голливудских кинофильмов, пройдусь по Манхэттену, где живут героини «Секса в большом городе» и, может, даже встречу Сару Джессику Паркер в магазине на Пятой авеню[4]?
— Точнее — летим!
— Кстати, — вдруг осенило меня, — ты ведь ее видел — Пандору! У меня совсем вылетело из головы, как она говорила остальным, что ездила в Москву после смерти Жана и пыталась разузнать у тебя подробности происшедшего на фабрике.
Вацлав задумался, потом покачал головой:
— Слишком много любопытствующих тогда приставали с расспросами ко мне и к моим ребятам. Всех и не упомнишь.
— Ты должен ее помнить! — настаивала я. — У нее очень яркая внешность — кудрявые рыжие волосы, белая кожа, зеленые глаза. К тому же она иностранка, не из наших, как ты мог ее не запомнить?
— Жанна, — прервал меня Вацлав, — вспомни, у нас в Москве много русских?
Я запнулась. Действительно, из-за главного правила вампиров менять страну каждые десять лет в Московском Клубе русских можно было пересчитать по пальцам. Даже старейшины сплошь иностранцы: Аристарх — француз, Моника — испанка, Руслан — хорват. К тому же Вацлав не особо жалует тусовки и может не знать в лицо всех вампиров, которые официально проживают в Москве. Вдобавок не все вампиры говорят по-русски, многие общаются на английском, так что Пандора, задавшая вопрос по-английски, не выделялась бы среди остальных белой вороной.
— Я не помню ее, — повторил Вацлав. — Прости. Но если увижу, то, возможно, вспомню.
— А этот Крис что-нибудь еще сказал тебе о ней? Кто она такая, чем занимается?
— О, — усмехнулся Вацлав, — это личность весьма любопытная. Пандора — новая королева сплетен.
— Кто? — поразилась я.
— Ты не знаешь? — удивился он. — Ну да, ты же никогда не была в Нью-Йорке…
— А еще в тысяче городов по всему миру, — задето уточнила я. — Не забывай, что мне всего лишь двадцать три, а не двести двадцать, как некоторым.
Вацлав пропустил мою шпильку мимо ушей и пояснил:
— Пандора — личность в Нью-Йорке весьма и весьма влиятельная. Неудивительно, что она обратила на себя внимание Жана.
Ее собственное имя не нравилось ей с детства. А какие имена были у ее подруг! Кристабелла, Лаванда, Галактика, Старла[5], Даймони[6] , Сиринити, Венеция — родители из богатых семей Нью-Йорка стремились дать своим детям уникальные, эксклюзивные имена, под стать золотой ложке от Тиффани и платьишкам от Донны Каран, в которые малышек наряжали с колыбели. Ей же досталось имя прабабки — Мэри, которое она по окончании колледжа легко заменила тем, что идеально ей подходило. С новым именем ей предстояло не только покорить нью-йоркский свет, но и завладеть им. Пандора — имя героини греческих мифов, не совладавшей с любопытством и открывшей тот самый ларец, в который боги заключили человеческие несчастья. В переводе с греческого Пандора значит «любознательная». Точное отражение ее пытливого характера. Однако, без сожалений распростившись с невыразительным именем прабабки, Пандора не собиралась распроститься и с родством. Прабабка была знаменитой личностью, и покорять нью-йоркский высший свет Пандора собиралась как правнучка той самой Мэри Саливан.
Прабабка была актрисой — более красивой, нежели талантливой. От ирландских предков ей достались тугие рыжие кудри, искристые зеленые глаза, нежная лилейная кожа в россыпи веснушек, которые она впоследствии густо замазывала театральным гримом, и упрямый характер. Сначала Мэри пыталась добиться успеха в театре и даже убедила директора труппы дать ей главную роль в премьерном спектакле. Когда постановка провалилась, публика обидно освистала актрису, а критики прошлись по ней своим злым пером, Мэри поняла, что счастья надо искать в другом месте. И нашла его в лице владельца сети отелей Джона Саливана, скучного неказистого мужчины средних лет, страдавшего от язвы желудка и разбитого сердца. Благосклонность Мэри чудесным образом исцелила Джона и от первого и от второго. Вскоре Мэри оставила сцену и быстро освоилась в новой для нее роли светской дамы. Когда Мэри не играла, она была довольно мила, обаятельна и интересна. Вскоре особняк Джона в Гринвич-Виллидж[7] сделался весьма популярным среди представителей нью-йоркской элиты. Джон, хоть и не любил
